дорога Джорджа Беста,
[40] площадь Эйзеля.
[41] Затем мы проехали через площадь Христиана Гюйгенса, мимо повозки, с которой продавалась селедка; местные жители неизменно уточняют, что именно на этой площади стоял «Алберт Хейн».
[42] Я стал думать о том, что сделал бы в обычных обстоятельствах, возвращаясь из отпуска. Пролистал бы газеты за две недели? Прослушал бы сообщения на автоответчике? Или в самом деле пошел бы к повозке и купил всем селедки?
Ощущение было такое, словно где-то что-то заблокировалось: как я ни старался, мне ничего не приходило в голову, будто это возвращение домой хотело оттеснить все другие возвращения домой — и прошлые, и будущие — на задний план и, не допуская никаких возражений, претендовало на первенство.
— У следующего светофора — направо, — сказал я таксисту. — А потом второй поворот налево и опять направо.
Я слышал, что мой голос звучит вполне естественно: голос человека, который после двухнедельного пребывания на испанском курорте возвращается в свой собственный город, в свой собственный район. «Не отличить от настоящего», — пронеслось у меня в голове, и тогда я почувствовал, как ищет выхода нервный смех, поднимавшийся из того же места в животе, что и тепло.
Пока Кристина, Давид и Натали шли с багажом к входной двери, я расплатился с шофером. Он получил от меня непомерно высокие чаевые, превышавшие и без того непомерно высокую плату за не самую сложную поездку от Схипхола до Ватерграфсмера.
Занавески на первом этаже были задернуты. Я в нерешительности постоял на тротуаре, пока такси не уехало с нашей улицы. Остальные уже зашли в дом; для меня на краю тротуара оставили только синий чемодан и пляжную сумку.
Я взял их и поплелся к входной двери; насколько я помнил, занавески на окнах госпожи Де Билде были задернуты часто, если не всегда. Ткань неопределенно-желтого цвета, который некогда, видимо, был коричневым, с вытканным узором из кругов, как на оконных витражах церквей. За занавесками не замечалось никакого движения, но и это не вызывало удивления.
У своей входной двери я остановился. Поставив чемодан и пляжную сумку на порог, я нагнулся, будто завязывал шнурок, и несколько раз быстро огляделся. На улице не было ни души. Почти не было и припаркованных машин: большинство местных жителей еще не вернулись из отпуска. Я дотронулся пальцами до почтового ящика на соседской входной двери и надавил на клапан, чтобы приоткрыть его.
На коврике у двери лежали несколько буклетов и зеленый конверт с окошком; верхний буклет был посвящен оптовой продаже строительных материалов, а имя отправителя конверта с окошком я не мог прочитать, глядя под таким углом. Не знаю точно, чего я ожидал. С одной стороны, большая пачка почты и газет на дверном коврике может указывать на то, что человека нет дома или он почему-то не может забрать почту и газеты. С другой стороны, госпожа Де Билде почти не получала писем и никогда не подписывалась на газеты; как мне казалось, она не нуждалась в регулярном снабжении новостями и интересовалась разве что рекламой супермаркетов, торгующих самым дешевым собачьим кормом.
