— Называйте номер, быстро, у меня дел по горло, — прогнусила та лениво.
Оланна привыкла к грубости операторов, но со столь откровенным хамством столкнулась впервые.
— Наbа,[50] будете меня задерживать — прерву связь, — рявкнула телефонистка.
Оланна со вздохом продиктовала номер Кайнене.
Кайнене ответила сонным голосом:
— Оланна? Что-нибудь случилось?
Родная сестра думает, что раз она звонит, значит, что-то стряслось.
— Нет, ничего. Просто хотела сказать kedu, узнать, как дела.
— А я испугалась. — Кайнене зевнула. — Как Нсукка? Как твой бунтарь?
— У Оденигбо все хорошо. В Нсукке тоже.
— Ричард, похоже, без ума от Нсукки. И от твоего любовника.
— Приезжай в гости.
— Нам с Ричардом удобней видеться в Порт-Харкорте. Конура, в которой его там поселили, для нас тесновата.
Оланна хотела возразить, что она имела в виду другое — приезжай к нам с Оденигбо. Но Кайнене, конечно, и так догадалась, только предпочла сделать вид, что не поняла.
— Я в следующем месяце еду в Лондон, — сказала Оланна. — Поедешь со мной?
— У меня дел невпроворот. В отпуск пока рановато.
— Почему мы больше не разговариваем, Кайнене?
— Нашла что спросить.
Вопрос позабавил Кайнене, и Оланна представила ее насмешливую полуулыбку.
— Просто хочу понять, почему мы перестали разговаривать, — повторила Оланна. Кайнене не ответила. В трубке что-то пискнуло. Обе молчали так долго, что Оланне пришлось извиниться. — Не стану тебя задерживать, — проговорила она.
— Придешь на будущей неделе к папе на ужин? — поинтересовалась Кайнене.
— Нет.
— Так я и думала. Чересчур пышно для тебя и твоего скромняги-революционера?
— Не стану тебя задерживать, — повторила Оланна. Собралась назвать телефонистке мамин номер, но передумала и уронила трубку на рычаг.
Установить в квартире телефон ее уговорили родители, пропустив мимо ушей, что она собирается жить с Оденигбо. Оланна возражала, но слабо; с тем же вялым «нет» принимала она и частые переводы денег на свой счет в банке, и новую «импалу» с мягкой обивкой.
Хотелось опереться на кого-то, или быть как те, кому не нужна опора. Как Кайнене. Оланна назвала телефонистке номер Мухаммеда в Кано, хоть и знала, что Мухаммед за границей; все тот же голос прогнусил: «У вас сегодня слишком много звонков». Трубку никто не брал, но Оланна долго слушала гудки. Потом опустилась на холодный пол и прижалась лицом к стене, чтобы свет не резал глаза.
Приезд матери Оденигбо испугал ее, похитил что-то дорогое. Казалось, она слишком долго не обращала внимания на рассыпанные жемчужины, и вот настало время бережно нанизать их, чтобы сохранить ожерелье. Мысль пришла неожиданно: она хочет от Оденигбо ребенка. Они никогда всерьез не обсуждали детей. Оланна однажды призналась Оденигбо, что не испытывает пресловутой женской потребности во что бы то ни стало родить и за это мать называла ее ненормальной, пока и Кайнене не сказала, что тоже ничего подобного не чувствует. Оденигбо посмеялся: мол, как ни крути, дать жизнь ребенку в нашем несправедливом мире — вопиюще буржуазный поступок. Так и сказал: «вопиюще буржуазный поступок»… Нелепые слова, бесконечно далекие от истины. Но ведь и она до сих пор всерьез не задумывалась о ребенке; новое, доселе незнакомое чувство молнией обожгло ее. Хотелось ощутить внутри живую тяжесть ребенка, его ребенка.
