Представьте себе объект, воплотивший само понятие страдания, нечто до такой степени искореженное и увечное, что даже сквозь бессчетные световые годы и непредставимые бездны биологических различий ты не можешь не ощутить, что предмет будто корчится от боли.
Теперь увеличьте его до размеров города.
Он сверкал на наших глазах. На кривых километровых шипах играли молнии. КонСенсус раскинул перед нами осененный зарницами ландшафт ада: бесконечного, мрачного и мучительного. Синтезированные модели лгали – в нем не было и грана красоты.
– Слишком поздно, – сообщило нечто изнутри «Роршаха». – Теперь вы все покойники. И… Сьюзен, ты слышишь? Мы начнем с тебя.
* * *
Жизнь слишком коротка для шахмат.
Лорд Байрон
Они никогда не закрывали за собой люк. Слишком легко затеряться в зияющей бесконечности, разверзшейся по всем осям координат. Им нужно было и то и другое – не только пустота, но и якорь посреди нее: слабые отсветы с кормы, незаметный ветерок из вертушки, дыхание людей и шорох машин рядом.
Я лежал в засаде. Прочитав десятки очевидных намеков в их поведении, я уже втиснулся в передний шлюз, когда они пролетали мимо. Выждал пару минут и пополз вперед, к погруженной в темноту рубке.
– Конечно, они обратились к ней по имени, – говорил Шпиндель. – Никакого другого имени они не знали. Она сама им сказала, помнишь?
– Ага, – Мишель это не успокаивало.
– Это ваша команда утверждала, что мы болтаем с «китайской комнатой». Хочешь сказать, вы ошиблись?
– Мы… нет! Нет, конечно.
– Ну тогда получается, «Роршах» Сьюзен не угрожал. Так? Он вообще никому не угрожал и понятия не имел, о чем говорил.
– Он руководствуется правилами, Исаак. «Роршах» следует функциональной схеме, которую начертил, наблюдая в действии человеческое общение. По этим правилам в данных обстоятельствах ему зачем-то понадобилось отреагировать угрозой насилия.
– Но если он даже не понимает, что говорит…
– Не понимает. Не может. Мы разбирали его речь так и этак, брали концептуальные единицы самой разной длины… – Долгий-долгий вздох. – Но он атаковал зонд, Исаак!
– «Чертик» просто слишком близко подобрался к одному из этих… электродов. Ну и замкнуло.
– Ты не считаешь, что «Роршах» враждебен?
Длинная пауза, слишком длинная. Я уже заподозрил, что меня обнаружили.
– Враждебен, – повторил, наконец, Шпиндель. – Дружелюбен. Мы выучили эти слова на Земле. Не знаю, можно ли применять их здесь, – он причмокнул. – Но он, полагаю, вроде как враждебен, да.
