И она неустрашимо принялась за работу.
Каждое утро она просыпалась, если возможно, на рассвете, и тут же начинала выполнять работу по ферме. С отъездом Уэстли у неё появилось много обязанностей, да и к тому же после визита графа все в области увеличили заказ молока. Поэтому время для самосовершенствования появлялось лишь ближе к вечеру.
Но тогда она по-настоящему принималась за дело. Сначала она принимала холодную ванну. Потом, пока её волосы сохли, она исправляла недостатки своей фигуры (один из её локтей был слишком худым, противоположное запястье – недостаточно худым.). И упражнялась, чтобы убрать остатки детской пухлости (которых уже практически не было; ей было почти восемнадцать). И снова и снова расчёсывала волосы.
Её волосы были цвета осени, и они никогда не знали ножниц, поэтому на то, чтобы расчесать их тысячу раз, требовалось много времени, но это не беспокоило её, ведь Уэстли никогда не видел их такими чистыми, и разве он не удивится, когда она сойдёт с корабля в Америке. Её кожа цвета зимних сливок теперь сияла, поскольку она тщательнейше промывала каждый дюйм своего тела, и это было не слишком увлекательным занятием, но разве Уэстли не будет доволен тем, какая она чистая, когда она сойдёт с корабля в Америке.
И невероятно быстро её потенциал стал реализовываться. С двадцатого места она меньше чем за две недели перепрыгнула на пятнадцатое, неслыханный сдвиг за такой малый строк. Но спустя три недели она была уже девятой и продолжала двигаться вперёд. Конкуренция стала невероятной, но на следующий день после того, как она стала девятой, пришло трёхстраничное письмо от Уэстли, и, просто прочитав его, она похорошела до восьмой. Именно это способствовало её успеху больше, чем всё остальное – её любовь к Уэстли не переставала расти, и все поражались тому, как она выглядела, доставляя молоко по утрам. Некоторые могли лишь смотреть на неё, разинув рот, но многие заговаривали с ней, и те, кто делал это, находили её более дружелюбной и ласковой, чем прежде. Даже деревенские девушки начали кивать и улыбаться ей, и некоторые из них справлялись об Уэстли, что было ошибкой, если, конечно, у вас не было много свободного времени в запасе, потому что если кто-то спрашивал Лютик об Уэстли – она отвечала им. Он был, как всегда, божественен; он был блистателен; он был исключительно потрясающ. Иногда слушателям было немного сложно следить за её речью, но они старались как могли, ведь Лютик любила его так безгранично.
