Глаза. Правда, у Исаака, сына Мадены, глаза были очаровательные, с длинными ресницами и зеленые. Но когда он восторженно смотрел на нее, они казались такими щенячьими, что ей хотелось потрепать его по голове и подергать за большие уши. И, кроме того, эти самые глаза слабели от непрерывного учения. Он хочет стать раввином, как отец, но ослепнет, не дожив до пятидесяти, и его бедной жене придется все свободное время тратить на чтение вслух. Он — добрый юноша. Они с ним вместе играли, когда были детьми, и она хорошо знала, что отец выбрал его для нее. Но она никогда, никогда, никогда не станет женой этого книжного червя.
Она задумчиво тыкала ножом в рыбьи кости на своей тарелке. «Синьора Джессика ди Скиммиа… Доброе утро, синьора Джессика! Синьора Джессика, вы знаете, сын дожа, синьор…»
— Джессика! Мой сын Исаак сказал вчера…
Джессика вскочила, пробормотав извинение, и стала собирать тарелки. Отец нахмурился. Она ощутила бы жар его взгляда, если бы, не поднимая глаз, не поспешила на кухню. У нее за спиной сухой голос отца начал перечислять цифры: «Восемь миллионов фунтов серебра из Нового Света, обращаемые в наличные Священной католической Испанией каждый год! Четыреста тридцать пять фунтов шелка-сырца, прибывшие в порт Венеции!..» Джессика закатила глаза.
Ланселот Гоббо, присматривающий за огнем на кухне, помахал ей, когда она проходила мимо. Она состроила ему гримасу и прошла в ту часть кухни, что ближе к дверному проему. Сметая остатки пищи со стола в ведро, она слышала вкрадчивый голос Ха-Леви.
— В Амстердаме вы могли бы торговать всеми товарами, какими вам захочется.
— Полагаю, Амстердам — это новый Иерусалим, — услышала она голос отца. — Что, улицы там вымощены золотом или серебром?
— Смейтесь, если вам хочется, синьор Шейлок, но я думаю, наша любовь к серебру — любовь всех нас к серебру, будь мы мавры, иудеи, христиане или восточные неверные, — единственная вещь, которая может победить нашу ненависть. Зачем убивать друг друга, если мы можем извлечь пользу из нашего умения торговать и нашего богатства?
Раввин мягко засмеялся.
— Я надеюсь, в конце нас должно соединить нечто большее, чем умение торговать и богатство.
— О мире Божьем мы можем мечтать, учитель. Но я говорю о тех вещах, на которые мы сейчас должны наложить руку. Деньги и искусство делать их уважаются в моем городе. Евреи могут процветать в Амстердаме. И нам не приходится жить в гетто. У меня есть два друга, которые владеют большими домами, особняками…
