На вторую ночь ее заточения отец сам открыл дверь. Лия слышала, как он нетвердой рукой звенел ключами, и к тому времени, как отец вошел, она сидела, голодная и бледная, но упрямая и сердитая, на обитой бархатом скамье у окна. Отец протянул ей стакан воды, который она выбила у него из рук. Он замахнулся, чтобы ударить ее, но овладел собой и опустил сжатую в кулак руку.
— Елизавета, — холодно сказала он.
— Лия!
— Елизавета Санта Леокадия де ла Керда. Я не хочу держать тебя под замком. Коррехидор[22] этого города не разрешит такого рабства…
— Для христиан.
— Отец не обратил внимания на ее слова.
— Но я говорю тебе: если ты выйдешь замуж так, как намереваешься, ты не только не получишь от меня ни единого мараведи, ни турецкого солтани…
— Меня это не волнует, сэр.
— …но я пальцем не пошевелю, если Святое Братство схватит тебя, или твоего мужа, или ваших ублюдков марранов[23]. Ты меня слышишь? — Говоря это, он поднял руку, но не для того, чтобы ударить, а чтобы дать клятву небесам, а Лия уставилась на него в молчаливом гневе, гадая, каким жестоким образом Бога он клялся: Богом Духом, Богом Отцом или Сыном. Голос отца стал холодным.
— Не хочу обманывать тебя, Елизавета. Но если ты покинешь этот дом без моего благословения, ты больше не будешь моей крови.
— Твоей крови? — выплюнула Лия. Ночь и день, проведенные без воды, лишили ее жалости к горюющему распутному отцу. Она видела только нарушенные обеты, которые он давал ее матери, его жестокость. Ее охватила ненависть к нему. — Мысль о твоей крови позорит меня.
— А мысль о крови еврейского пса, за которого ты собираешься выйти замуж, тебя возбуждает!
Лия встала, слегка покачнулась и ухватилась за край скамьи.
— Между его кровью и твоей разница больше, чем между хорошим красным вином и дешевым мускателем, — сухо сказала она.
* * *
Они стояли под хупой, свадебным балдахином, оба одетые в белые льняные киттлы — одеяния, ниспадающие до пят. И волосы ее, и лицо были закрыты фатой, а под фатой лежали косы, чисто вымытые в микве, очищающей ванне, в которую она трижды погружалась. Ее кудрявые волосы были заплетены в косы и заколоты, эту работу рано утром выполнили в спальне ее тетки веселые племянницы Аструги и Ройбена. Заплетая ей волосы, они пели свадебную песню, которую обычно без слов напевала ее мать, и пели так громко, что их похожие на колокольчики голоса были слышны за окнами, и Аструга кинулась шикать на них.
На Лии был тяжелый пояс из старого золота, присланный ей Шейлоком. На Шейлоке был пояс из серебра, его вручил ей Ройбен, чтобы она дала его Шейлоку. Ройбен получил пояс от Аструги во время их свадьбы, но дочерей, которые могли бы передать его своим женихам, у них не было. На пальце у Шейлока сиял перстень с бирюзой, пронизанной темными прожилками и оправленной в серебро. Камень и его оправа приковывали любопытные взгляды гостей. Кольцо, которое Шейлок надел на палец Лии, было из чистого золота, не украшенное никаким камнем, а вместо него — маленький золотой дом, сплавленный с ободком.
