Утренний чтец | страница 34



36. doc

В 10 часов опять приходил толстяк. Вечно одно и то же. Скатится по лестнице, неуклюже, как безмозглый бегемот, и, чуть не перевернув мой стол, несется прямо в кабинку, даже не поздоровается. Десятичасовой толстяк никогда не здоровается, да и не прощается, впрочем. Молча, ни на кого не глядя, вваливается в 8-ю кабинку, ту, что в глубине. Ни разу не видела, чтобы пошел в другую. А если, на беду, она оказывается занята, месье ждет, переминается, топает, поджимает ногу, бьет копытом от нетерпения. Этот тип так и пышет самодовольством и беспардонностью. Из тех чурбанов, что ездят на внедорожнике и паркуются на местах для инвалидов. Второй месяц это животное каждый день ровно в 10 часов уделывает мне под адские звуки восьмую кабинку и пока ни разу слышало от меня ни единого упрека, хотя заслужило, и еще как! Потому что, имейте в виду, когда я говорю “уделывает”, это не какая-то умозрительная метафора. Мало того что этот хам всякий раз изводит целый рулон туалетной бумаги, так он еще никогда не удосужится нажать на слив. Мне приходится добрыхдесять минут драить за седалищем его величества, чтобы унитаз выглядел мало-мальски пристойно. Что всего хуже, поганец выходит из моей 8-й кабинки чистенький, как новая монетка, пиджак в полном порядке, стрелка на брюках безукоризненная, все как полагается. Но последняя капля, переполняющая биде, как выражается та же тетушка, – это чаевые. Жирный скряга никогда не оставит больше медной монетки в 5 центов, причем презрительно швыряет ее на блюдечко. Я каждый раз пытаюсь поймать его взгляд, выразить свое негодование, но мерзавец ни разу даже головы не повернул в мою сторону. Я для него не существую, вроде этого блюдечка, куда он кидает свою подачку. Редкостный прохвост. Точно умеет выкрутиться из любой ситуации. Но я не отчаиваюсь. Он у меня свое получит. Как говорится в рекламе, однажды я возьму от жизни все!

Читая про десятичасового толстяка, Белан невольно вспомнил Феликса Ковальски. Лучшее описание его начальника. В тот день ограда завода показалась ему высокой, как никогда.

17

Ивон приветствовал его тремя дежурными александрийскими стихами: Исполнись мужества, когда боренье трудно, Желанья затаи в сердечной глубине И, молча отстрадав, умри, подобно мне.[4]

– Альфред де Виньи, “Смерть волка”, – бросил Белан в сторону будки, протискивая свое хилое туловище между створками главных ворот ангара.

Недели не проходило, чтобы сторож не декламировал ему это трехстишие. Зато Брюннер к приходу Белана, вопреки обыкновению, не терся у пульта управления Твари, а немедленно двинулся навстречу и хвостом потащился за ним в раздевалку. Эта орясина подпрыгивала и хихикала от радости, увиваясь вокруг, словно возбужденная псина. Белан сразу понял, что тот жаждет что-то сообщить.