– Неисповедимы пути Господни, – прервал сгустившийся ужас Одновозрастный, и все облегченно перекрестились, кроме одного Измордованного, оказавшегося татариным. У них, у татар, вера другая. У них не крестятся. И не пьют. А он пил. Но выпить – меньший грех, чем перекреститься. Вот он и не перекрестился.
Первым опомнился Одновозрастный:
– Так не пойдет, надо привести этого забывшегося в божеский вид, негоже, чтобы в столичном дурдоме лежало такое неопрятное чудовище. У кого-нибудь есть пачка «Явы»?
Ни у кого из вновь прибывших, естественно, ничего не было. Только Мэн на всякий случай полез в карман пижамы. В последний раз он доставал оттуда «Житан», затягивался «Примой», выдыхал дым «Пэл-Мэла» и мусолил в зубах «Беломор». В этот раз, как он и ожидал, в кармане оказалась непочатая пачка «Явы», коею Мэн и предъявил сообществу.
– То, что надо, – кивнул Одновозрастный, надел протезы, взял костыли, пачку «Явы» и вышел из палаты.
– Слушай, батя, а у тебя еще закурить не найдется? – обратился к Мэну вновь прибывший из реанимации Пацан.
Мэн хлопнул себя по карманам, которые по идее должны быть пустыми, но обнаружил там пачку «Мальборо». Одну сигарету вытянул Пацан, вторую, оказавшуюся «Винстоном», взял Адидас, третью – «LM» – жадно схватил Лысоватый. Все потянулись в туалет. Потому что сообща в палате курить нельзя. Засекут, устроят шмон, и все вообще останутся безо всего. К тому же это было кстати, потому что Мэну захотелось писать, а писать на Адидаса он не мог из-за отсутствия к этому навыка. Но так сразу пописать ему не удалось. К двум посадочным очкам в туалете стояла очередь. Да и как ей не быть? Ежели в отделении шестьдесят два человека, а посадочных очка всего два. На шестьдесят два человека. И писсуаров нет. На шестьдесят два человека. Как тут без очереди? Просто невозможно. Вот она и стояла. Даже две. По одной к каждому посадочному очку. А в умывальники никто пописать не догадался. Чай, не артисты эстрады. К тому же умывальников было тоже два. И к ним тоже стояла очередь. Чтобы помыть руки, после того как пописали и покакали в два посадочных очка. На шестьдесят два человека. Так что Мэн встал в очередь к одному из них. Не к одному из шестидесяти двух человек, а к одному из двух посадочных очков. После двух сигарет «Прима» он наконец пописал и побрел в палату. Там он увидел несколько необычную картину. Бородатого посадили на койку, двое поддерживали его, чтобы переломанный позвоночник не сложил его вдвое, а третий, жутко старый Неизвестный, стриг Бородатого. Сначала он довольно элегантно обстриг волосы на голове, а потом на морде. Через несколько минут на голове Бородатого торчал панковский гребень. После этого Неизвестный обкорнал бороду, а потом острейшим ножом окончательно побрил Бородатого. За всем этим делом внимательно наблюдал Одновозрастный. Когда Неизвестный закончил работу, Одновозрастный протянул ему пачку взятой у Мэна «Явы».
