Весь Черный край подвластен мне и величавый Нигер!
Мальчик мгновенно отождествил себя с облезлым тигренком, как только увидел клетку со старым королевским тигром и впервые встретил его невозмутимый взгляд. Не раз он старался каким-нибудь способом заставить заговорить этого безмолвного, могучего и благородного зверя, своего отца, — кидал в клетку камешки, плясал и прыгал перед решеткой, гримасничал. В его глазах падение любых могущественных существ начиналось тогда, когда они теряли самообладание от подобных проделок. Но такими дешевыми трюками королевского тигра было не вывести из равновесия, он не выставлял себя на посмешище, ибо не пытался схватить мальчика, не бил лапами по прутьям решетки, он даже ни разу не зарычал. Он пребывал в величественном спокойствии, преисполненный непоколебимого авторитета в своем недоступном царстве — в Черном краю, который мальчик не мог хоть как-то представить себе, и потому в его душе этот Черный край был окутан мраком, непроницаемым и непостижимым.
С тех пор как он увидел во властном взгляде служителя такую же внушающую трепетное почтение невозмутимость, равнодушную ко всевозможным озорным проделкам, мальчик пришел к убеждению, что служитель тоже родом из незримого Черного края… «И величавый Нигер»? Может быть, служитель как раз и есть этот самый Нигер собственной персоной.
Он спросил у бабушки, кто такой Нигер. Но она только проворчала:
— Не знаю. Прозвание такое.
Служитель продолжил дрессировку, часто он устремлял на мальчика пристальный взгляд, причем всегда такой холодный и гипнотически неподвижный, как будто смотрел сквозь него, и под этим взглядом у мальчика появлялось странное жутковатое чувство, от которого ослабевала его беззастенчивая самоуверенность. Он и надеялся и боялся, что служитель опять заговорит с ним и отругает за плохое поведение. Но этого не происходило, и вскоре мальчик дошел уже до того, что начал под взглядом служителя втягивать голову в плечи. Больше всего ему тогда хотелось броситься ничком на землю и тихонько заскулить, но он все-таки не поддавался этому нелепому и унизительному порыву.
Как-то раз, ближе к вечеру, когда до закрытия зоопарка оставалось уже немного времени, служитель подошел к мальчику. Тот застыл от страха и дурного предчувствия и рад был бы убежать, но его тоненькие кривые ножки словно приросли к земле, и даже рук он не мог вынуть из карманов, чтобы в крайнем случае, пустив в ход кулачки, защититься от того, что, по-видимому, должно было вот-вот разразиться.
