Зазвонил телефон, спасая Коржавина и Николина.
— Да, — сказал Николин в трубку. — Да, конечно, помню, — и посмотрел на часы. — Знаете что, Дмитрий Иванович. — Николин положил трубку. — Вы зайдите ко мне или к Лунтевой — лучше к Лунтевой — через неделю. Сейчас я вам ничего определенного сказать не могу. Дело в том, что облоно (с облоно он придумал) обещало дополнительно направить к нам человека. Если будет задержка — мы возьмем вас. — «В Еловку пошлем десятиклассницу, — додумывал тут же Николин. — Меньше риска. А если Коржавин надумает явиться еще раз — объяснить, что из облоно прислали специалиста».
На этом можно было и закончить, но Николин медлил. Чего-то ему не хватало. О чем-то он еще хотел спросить Коржавина. Собственно, вопрос с Коржавиным был решен сразу, когда Николин посмотрел его трудовую. Принимать на работу человека, который не захотел работать по специальности, человека, который не живет с семьей, — на это Николин никак не мог пойти. Кто знает, что он станет говорить ученикам на уроках. Возможна фальсификация исторических фактов. Но я отказать сразу было бы нетактично. И Николи и завел разговор. Хотя разговор получился естественным — Николин всегда затевал разговор с посетителями, стараясь «попасть в душу», — как он выражался, — «добраться до нутра», — но сейчас что-то пропустил. Вопрос пропустил. Тот вопрос, в ответе на который Коржавин раскрылся бы полностью.
— Скажите, Дмитрий Иванович, — спросил он, когда Коржавин уже стоял возле двери, — скажите, а вы судимы но были? — И посмотрел, не мигая, прямо в лицо Коржавину.
Коржавин повернулся к Николину. И ничего, кроме любопытства, лицо того не выражало. Коржавин подумал — что вот он никак себя не представляет в таком кабинете с лощеным полом и портретами, себя в галстуке, со значком, чтобы стоял он, Коржавин, вот так за столом с белым телефоном и задавал посетителю страшные в своей обнаженности вопросы.
Николин ждал ответа.
— Отсидел, — коротко сознался Коржавин. — Было такое.
«Вот оно, — прожгло насквозь Николина. — Вот оно что! Чувствовал же я!»
— И за что? — почти шепотом спросил он, подаваясь телом к Коржавину, напряженно стоя на носках.
— За растление несовершеннолетних, — так же шепотом ответил Коржавин. И толкнул мягко поддавшуюся дверь. И вышел из здания.
Уже когда пересек площадь, вдруг вспомнил. Панкратов! Ну да, Панкратов, ведь он же должен быть тут. Мать как говорила: «Яков работает в районе, и большим, слышно, начальником. Зайди, если не получится с устройством. Отцов товарищ».
