— И правда нигде не зацепило? — выспрашивал Игнат.
— Правда, тата. Только немножко по ногам, — Соня показала красные ссадины на икрах.
— А-а, это не страшно. Такое бывает, если хлестнуть лозиной, а крапивой — и того хуже… Верно?
— Верно, тата. Мне нисколечко не больно, ей-богу… Только печет.
— Дай-ка я разотру, и все пройдет. Сядь на траву.
Соня села, вытянула перед собой ноги. Игнат взял ее ногу за тонкую, с сухой обветренной кожей икру, начал тискать, растирать пальцами ушиб. Затем принялся за другую ногу, стал растирать ее и вдруг содрогнулся от пронзившего страха: а ведь оно, дите это, могло быть уже мертвым. По его неразумной слепой дурости. Он отпустил ногу дочери на траву и уставился невидящими глазами перед собой. Дочь заметила этот его растерянный взгляд.
— Чего ты, тата?
— Ничего, дочка, ничего. — Он постепенно как бы возвращался на землю. — Скажи, а отчего ты упала? Можно считать, тебя почти и не задело.
— Не знаю, кажется, зацепилась.
— Ну как, не болит?
— Не-а.
— Тогда пошли домой.
— А липа?
— Черт с ней, с этой липой…
— Это ты из-за меня? Так не думай, мне, ей-богу, не больно.
Игнат поднял пилу, топор, и они пошли. Уже когда приближались к поселку, он неожиданно попросил:
— Давай мы не будем никому об этом говорить, а?
— Добра, давай не будем, — взглянув на него с хитринкой, ответила Соня. Она радовалась, что меж ними есть и эта тайна.
Нет более мягкого, более нежного, более беззащитного дерева, нежели липа. Из нее что хочешь можно выделать: и улей выдолбить, и ступу, и кадолбец, и ночевки вырезать, и миску, и ложку, и лапти сплести, и севалку сшить, и ситечко… По ней и топора многовато, настолько легко она поддается рукам. И опять же: не дурак выбрал липу, чтоб вырезать бога — святого по образу и подобию человечьему — и выставить его в церкви у всех на глазах.
Все это знал Игнат. Мучился, глядя, как одну за другой спускали с пня липы в Казановичевой обсаде, не удержался сам, захотел погреться у святого огня. И как мог додуматься до такого?! Что правда, то правда: если бог захочет покарать, он прежде всего лишает разума…
Два месяца пролежала та липа, никто не тронул, а потом пропала в один день, точно ее и не было.
