Одеревенелой рукой Игнат гладил ее по спине и сквозь наволочь слез видел перед собой лишь большое розовое пятно вокруг лампы, оно то сужалось, делалось совсем маленьким, то раздавалось вширь, занимая всю хату.
Потом этот круг прояснился, и из него выплыли, заслонив собой все, такие знакомые и такие родные лица дочурок.
Дочки не бросились к нему, растерянно замерли перед ним, в длинных посконных сорочках, не иначе — повскакивали с постели, со сна. Они и стеснялись его, и, наверное, боялись. Кажется, много ли времени прошло, пока его не было, а как вытянулись! Особенно Соня. Да и Гуня… Марина отстранилась от него, как бы уступая им отца, давая возможность приблизиться, и они тотчас кинулись к нему, он сгреб их руками, стал целовать лица, волосы…
— Тата, таточка!
— Ну во, и встретились… И я тут, вопщетки, во… дома… Не плачьте… Все будет… как-то все будет.
Игнат обнимал их, ощущая под руками худенькие, хрупкие спины с острыми хрящиками, и что-то цепкими безжалостными щипцами сжимало сердце, будто он сам был виноват в том, что они такие худые и что на них эти грубые посконные сорочки.
— Ничего, ничего… Все будет добра… — приговаривал он, пряча лицо, чтобы никто не видел его мокрые глаза. — Ага, все будет, все будет…
— Вы же с дороги и, наверно, голодные совсем? — спросила Марина.
— А неуж не голодные, — и за себя и за отца ответил Леник и, стараясь казаться недовольным, обвел всех взглядом, — Я им батьку привез, а они… Эх, вы!
— Зараз, Леня, — всерьез и как бы винясь, ответила брату Соня и исчезла за дощатой перегородкой — одеваться. За нею шмыгнула туда и Гуня.
— Ага, мы зараз, — спохватилась и Марина, взглянула на сына, точно он был за главного в хате и только его команды и ждали. — Присаживайся, Игнат. И ты, Леник, посиди, а мы зараз… Думала, закончу тебе штаны, и мало что не успела, в поясе надо примерить.
Марина откатила швейную машинку в угол, вскинула на нее шитье.
— Уцелела? — удивился Игнат, глядя на машинку. Он сам закапывал ее на сотках — станок отдельно, головку отдельно. Если кто и доберется, так не все разом…
— Ага, уцелела, — встрепенулась на его вопрос Марина. — Правда, приржавела в двух местах, но не страшно, достали вовремя. Почистили, смазали… Шила и партизанам, и себе, да и теперь… Осталась одна такая на всю Липницу, — Марина говорила, а тем временем шмыгнула за перегородку, достала из шкафа скатерку, начала застилать стол и вдруг поникла, застыла над столом.
