— Ты опять опоздала на автобус? — спросил он, опуская окно, чтобы дым уходил наружу.
— Нет, я просто сошла пораньше. Мона заболела, и я подарила ей открытку.
Дилан кивнул, не выказав никакой реакции. Мона Шиппен. Она, Хлоэ и Изабелл были неразлучны во время летних каникул. Он поехал дальше. Им было совсем недалеко. Он взглянул на Хлоэ, заметил дырку у нее на джинсах, на самом колене, звездочку, которую она нарисовала на тыльной стороне ладони. Эти мелочи живо напоминали ему об Изабелл, он сам не знал, почему — может, его дочь не стала бы носить рваные джинсы или рисовать на коже. А может, стала бы.
— Я думала, сегодня ты везешь бабушку в школу, — сказала Хлоэ.
— Это завтра вечером.
Хлоэ кивнула:
— Еще деревья? — Она показала на прицеп.
— Да, копание всех этих ям дается не так уж и легко.
— Ты скучаешь по своей детективной работе?
— Ни капельки, — сказал он, — здесь гораздо больше интересных загадок.
— Да? Например?
— Например, почему можно использовать «Эмпайр» и «Гала» для перекрестного опыления «Джанагольдена». И почему саженец должен выступать из земли минимум на два сантиметра.
— И почему бы это? — спросила Хлоэ голосом профессионала.
— Так корни побега не разрастутся слишком сильно.
— Побег! — воскликнула девочка. — Отец. Даже у яблонь есть отец.
Дилан медленно повернулся, чтобы посмотреть на нее. Она опять начинает свою песню об усыновлении? Эли до сих пор не может отойти от того раза, когда его вызвали в Семейный суд и сказали, что Хлоэ сфабриковала доказательства того, что ей двадцать один, чтобы найти свою настоящую мать.
— У тебя есть родители, — настойчиво сказал Дилан.
— Я знаю. — Она прижала к себе сумку и нахмурилась. Это выражение лица было ему хорошо знакомо, он ведь так долго сам носил его, иногда казалось, что оно приросло к его лицу. Боль, тоска, злость на весь мир.
— Тогда что не так?
— Обезьянок похищают прямо из джунглей, меня уволили, и кошки не могут есть здоровую пищу, надо мной смеются даже в школе, моя лучшая подруга сидит дома больная, и никто не может позаботиться о ней, я заслуживаю того, чтобы знать, кто я, и я ненавижу весь мир, — ответила она так сурово, как будто считала его своим врагом.
— Ты прочитала мое письмо? — спросил он.
— Ой! — девочка схватила сумку и начала перетряхивать ее, — я совсем забыла.
Наконец она извлекла конверт из недр сумки. Он смотрел, как она разрывает бумагу, изучает его почерк. Он помнил, как писал это прошлой ночью, свет в доме его брата уже давно потух, а он все никак не мог уснуть.
