— Прямо-таки конспиративная? Это еще не факт. И вообще их слишком мало, Андрей Михайлович, — сухо заметил Рудаков.
— Товарищ генерал, есть и другие! — выпалил Устинов и тут же пожалел о том, что сказал.
Охотников и Первушин многозначительно переглянулись. А Рудаков, хмыкнув, потребовал: — Ну-ка расскажи нам, Иван Лаврентьевич, что это за факты.
— Сбор Ефимовым секретной информации, — потухшим голосом произнес Устинов.
— Даже так? А что конкретно? — допытывался Рудаков.
— Он проявлял повышенный интерес к тематике работ по «Ареалу».
— А если то было банальное любопытство? Ты такого не допускаешь, Иван Лаврентьевич?
— Нет, товарищ генерал! В среду Ефимов делал выписки из секретного документа в личный блокнот. Это же чистый шпионаж! — упорствовал Устинов.
— Иван Лаврентьевич, у нас только суд определяет: виновен или не виновен человек. Ясно?
— Так точно, товарищ генерал!
— Поэтому, прежде чем клеймить человека, ты первым делом разберись, с какой целью Ефимов делал записи, а потом будем говорить: шпионаж это или нет! — заявил Рудаков, и, обратившись ко всем, потребовал: — Товарищи офицеры, прошу сконцентрировать основные силы на проверке Ефимове, но одновременно не ослаблять работы по поиску Чаплыгина. Задача понятна?
— Так точно! — подтвердили они.
— Тогда за работу! — закончил совещание Рудаков.
Офицеры поднялись из-за стола и двинулись на выход.
Рудаков задержал взгляд на Устинове — тот выглядел подавленным, и распорядился:
— Иван Лаврентьевич, останься.
Тот неловко переступил с ноги на ногу и понуро уставился в пол.
— Проходи и присядь, — пригласил Рудаков к столу.
Устинов тяжело вздохнул — ему был известен крутой нрав генерала, и от предстоящего разговора он ничего хорошего не ждал. Рудаков не спешил его начинать. Обсуждение хода проверки Ефимова, во время которого Устинов с напором, свойственным юности, пытался доказать свое, напомнил генералу эпизод из собственного прошлого, который во многом определил его дальнейшие взгляды на службу в контрразведке, а в итоге на судьбу.
Лейтенант Рудаков — выпускник Высшей школы КГБ, в совершенстве владевший венгерским языком и мечтавший лицом к лицу сойтись с противником в Венгрии, в те годы ставшей благодатным полем для шпионов всех мастей, волей случая оказался в далекой от Москвы глухомани — на Среднем Урале. Бескрайняя тайга, закрытый военный городок, отгороженный от всего остального мира высоким глухим забором, как шутили армейские остряки: «Подальше от людей, чтобы не видели, и от реки, чтобы не утопиться», стали суровой прозой жизни недавнего москвича.
