— Представляю, что с такой фамилией, он мог творить в те годы? — заметил Охотников.
— Был еще такой следователь Хват. Тот столько безвинного народа загубил, что после ареста Берии его сразу же расстреляли, — обнаружил познания в истории Устинов.
— К сожалению, хватало мерзавцев в контрразведке, но не они определяли ее лицо. Если бы не такие, как Судоплатов, Кузнецов и тот же Орлов, то цена наших потерь во время Великой Отечественной войны была бы неизмеримо больше, — подчеркнул Рудаков и вернулся к рассказу: — Так вот проходит неделя-другая, а Розенфельд никак не проявляет свою антисоветскую сущность. Агентура так и эдак пытается вывести его на эту тему: хает колхозы, комсомол, добралась до самого товарища Сталина, а Розенфельд не реагирует и каждый раз уходит в сторону. В итоге по результатам его проверки Георгий Васильевич выносит положительное заключение. Но оно не устроило Волкодава, а тот был еще той, «ежовской», закваски и стал подозревать самого Георгия Васильевича, что он покрывает антисоветчика.
— Ничего себе?! Да как же так? — поразился Охотников.
— А вот так, Андрей Михайлович, времена такие были! Суровые времена, когда партийные вожди использовали органы госбезопасности, как дубину, против своих политических противников и инакомыслия! — напомнил Охотникову и Устинову о том мрачном периоде Рудаков и продолжил рассказ: — В конце концов у Волкодава иссякло терпение, он вызвал к себе Георгия Васильевича и потребовал: «Хватит тебе с этим гадом нянькаться! Надо создать ему невыносимые условия, и вот тогда этот мерзавец запоет то, что нам надо».
Такое неожиданное окончание истории обескуражило Охотникова и Устинова. Теперь их занимала только одна мысль: «Какие же невыносимые условия намеривался создать им генерал». Все это было написано на их вытянувшихся физиономиях. Рудаков усмехнулся и спросил:
— А чего это вы скисли?
— Товарищ генерал! После такой истории не знаешь, что и делать. То ли рапорт на увольнение писать, то ли сухари сушить, — потерянно произнес Охотников.
Так-таки и рапорт? Быстро же вы крылья опустили, — упрекнул Рудаков и пояснил: — Я к чему эту историю рассказал? Не к тому, чтобы на вас страх нагнать — это последнее дело. В своей работе нам приходится сталкиваться далеко не с лучшими представителями нашего общества, но это не означает, что априори их надо записывать в враги.
— Товарищ генерал, если Вы имеете в виду Ефимова, то у меня такой мысли и близко не было! Все этот чертов коньяк…
