– Ох, раздербанят мне тачку, – пожаловался Сергей, запирая дверь «ауди».
– Рано еще, все местные спят.
– Рано? Уже четверть девятого! Здешние аборигены уже давно в поте лица делают свой маленький бизнес.
Антон Шмелев, адрес которого Акулов правдами и неправдами выжал из матери Светы, проживал в квартире № 1 двухэтажного дома с облупившимся фасадом и деревянными лестницами. Насколько Волгин разбирался в архитектуре, здание было возведено пленными немцами после Великой Отечественной войны, скорее всего – как временное жилище, барак, и с тех пор ни разу не ремонтировалось. Вход в дом осуществлялся с торца, дверь отсутствовала, так что прямо со двора, отодвинув протертую занавеску, можно было шагнуть в коридор, по обе стороны которого асимметрично располагались комнаты. В самом начале коридора, по левую руку, была устроена большая коммунальная кухня с множеством двухконфорочных газовых плит, ржавых раковин и шкафчиков для посуды. Немолодая женщина в стеганом халате, варившая что-то в помятой кастрюльке, окинула оперативников безразличным взглядом и отвернулась, не ответив на приветствие Волгина.
Он повторил:
– Доброе утро!
Она пожала плечами и продолжала помешивать ложкой в кастрюле. Сергей, знаком предложив Акулову поискать пока нужную комнату, прошел на кухню:
– Мы к Шмелеву приехали. Не знаете, у себя он?
– А где ж ему быть?
– Мало ли, на работу ушел или еще по каким-то делам. Никто у него сейчас не гостит? Должен был еще один наш товарищ заехать…
– Понятия не имею.
Пока Сергей безуспешно пытался разговорить соседку, Акулов вычислил жилище Шмелева и применил не слишком изящный, но порой довольно эффективный способ добывания информации, выразившийся в поочередном прикладывании уха и глаза к замочной скважине.
– Не боишься, что он тебя, как отец Федор – Остапа Бендера, остро отточенным карандашом ткнет? – спросил Волгин шепотом.
– Не боюсь. Я сперва ладонью прикрылся.
– Ну и как результат?
– Шевелится кто-то. И радио играет. Пошли?
– Пошли. Только ухо сначала вытри. Ты в краске испачкался.
– Сильно?
– Заметно. Если не приглядываться, то похоже, что ты покраснел от стыда.
– Пошел ты…
– Так я и не отказываюсь. Стучи.
Акулов постучал, и почти сразу низкий мужской голос отозвался:
– Да! Незаперто!
В комнате площадью около пятнадцати квадратных метров было не повернуться. Между тяжеловесной старинной мебелью – платяной шкаф, комод без ящиков, этажерка с одной стороны, и диван, письменный стол и кресло с другой, – пролегал узкий проход от двери до подставки с цветочными горшками перед единственным окном. На кресле была свалена одежда, к углу стола прикручены маленькие тиски с зажатой металлической деталью, рядом с тисками, на газете, лежали напильники и молоток; еще одна газета была постелена на полу, очевидно, для сбора опилок. Тихо бормотал динамик, подсоединенный к старенькой автомагнитоле с линейной шкалой и отломанными ручками настройки.
