- Я должна расколоть этого доморощенного философа сегодня же, повторила Елизавета Петровна вслух. Загасила окурок и приступила к изучению лежавших перед ней фотографий.
Бегло просмотрела всю стопку. Одно лицо на групповом снимке показалось будто бы знакомым. Наверняка этот человек сидел на Лубянке раньше. Елизавета Петровна еще раз внимательно вгляделась в некрасивое, немолодое лицо с умными глазами, но вспомнить не могла. Не ее подследственный- это точно. Отложила в сторону - время есть, зайдет в архив, уточнит. Остальные фотографии ничего ей не говорили. Проводивший обыск сотрудник сгреб их, руководствуясь классовым чутьем. Снимки изобличали дворянское происхождение арестованного, но не более. Будь на месте того оперативника Елизавета Петровна, она интересовалась бы в первую очередь самыми свежими карточками, на которых изображены не вызывающие подозрения советские студенты. Именно среди них можно было найти и других членов анархо-мистической группы "Орден Света", в причастности к которой обвинялся ее подследственный.
"Настоять на повторном обыске? - подумала Елизавета Петровна. - Или попытаться зацепиться за то, что есть?"
Следователь тряхнула коротко стриженными волосами, зачесала их назад пятерней и начала раскладывать фотографии на столе веером, как гадалка карты. Отобрала три наиболее старые и еще одну, видимо, самую недавнюю. Первая была кабинетным портретом утонченной, томной дамы в роскошном бальном платье. На снимке она казалась глубоко несчастной, но Елизавета Петровна знала, что это не так. На оборотной стороне паспарту значилось: "1915/V.14", а ниже неуверенной детской рукой было старательно выведено: "Любимая мамочка". И в стопке были другие фотографии, запечатлевшие ту же даму с ухоженным мальчиком и дородным, благополучным мужем. На одной из них они позировали перед камерой, все трое, обнявшись. Семилетний хорошенький ребеночек был одет в аккуратную форму солдатского образца. Снимок сделали в декабре шестнадцатого года. Шла война. Форма была в моде. Мальчик гордо выпячивал грудь перед фотокамерой и, наверное, казался себе настоящим солдатом. Елизавета Петровна невольно нежно улыбнулась, разглядывая его. Потом отложила фотографию в общую стопку и взяла последнюю, сделанную совсем недавно. Внимательно вгляделась в узкое, породистое лицо с тонким носом и капризными губами. С возрастом мальчик стал разительно походить на мать. Но если барынька Елизавете Петровне сразу не понравилась, то к своему подследственному никакой неприязни она не ощущала. Скорее, наоборот. Ей откровенно нравилось, как весело и дружелюбно он смотрел на мир. Глядя на его безукоризненный пробор в светлых волосах и аккуратную, хотя и откровенно небогатую одежду, Елизавета Петровна вдруг представила себе, как он каждый вечер наглаживает утюгом свои единственные брюки. Как тщательно выбирает галстук к толстовке и подолгу простаивает у зеркала, готовясь выйти из дома. В его жестах обязательно должна сквозить артистическая небрежность, и он непременно очень нравится девушкам. А вот парни его могли и недолюбливать.
