— Дорогой мой, как ты успел там очутиться?! — прошамкал старый Ашым.
Старушка Сайкал, проливая слезы, целовала лежавшего на какой-то подстилке Темирболота и от волнения не могла говорить.
Жанаргюл и Айкан, помогавшие тушить пожар на другом углу дома, бледные и испуганные, подбежали к Темирболоту.
— Дорогой мой! Ты цел? — спрашивала Айкан, прижимая к груди Темирболота. Потом, отстранясь, она стала разглядывать лицо сына.
Правая щека, губы его были багрово-красные, местами выскочили водянистые волдыри. Наружная часть рук была сплошь покрыта ими. Волдыри с каждой секундой росли.
— О милые люди, что же это такое будет? — причитала Айкан.
Сбегали за Айсулуу, которая работала в родильном доме фельдшером.
— Не бойтесь, тетушка Айкан! — сказала она, осмотрев Темирболота. — Я принесу лекарства, потом забинтую — все заживет, даже без рубцов. А пока Темирболота надо перенести домой.
Калыйкан, убедившись, что дом ее обгорел изнутри и очень пострадал снаружи, крикнула людям, разбиравшим уцелевшие деревянные части:
— Эй, вы, провалиться вам сквозь землю, не смогли потушить, что там теперь роетесь? Оставьте, пусть все сгорит!
Односельчане, тушившие пожар, в удивлении смотрели на Калыйкан.
— Ты что, совсем совесть потеряла? Что набрасываешься, будто мы подожгли? — буркнул старец Ашым и не спеша зашагал к своему дому.
Темирболот с трудом поднялся, отказываясь от чужой помощи. Эшим и Айкан все-таки поддерживали его под руки.
— Белек, пойдем с нами! — сказал Темирболот однокласснику. — Тетя Жанаргюл, вы возьмите маленького. Он так может замерзнуть…
— Пусть мерзнет! Мой ребенок помрет, какое вам дело? — Калыйкан с визгом набросилась на Жанаргюл.
Темирболот, вырвавшись из рук Эшима и Айкан, подскочил к Калыйкан.
— Мы не съедим вашего Олжобая! Пусть побудет в тепле…
Услышав сердитый голос Темирболота, разглядев воспаленное лицо и водянистые пузыри на руках, Калыйкан вдруг испугалась. Она внезапно умолкла, как будто у нее окаменели скулы, а язык прилип к гортани.
Темирболот взял из ее рук ребенка, передал Жанаргюл.
— Скорее иди, храбрый джигит, — сказала Айсулуу и, взяв его под руку, повела к дому.
Люди, сбежавшиеся на пожар, понемногу стали расходиться. Пламя потухло. Кое-где дотлевали головешки, голубой дымок, клубясь, улетал ввысь.
Подняв воротник и закутав голову шарфом, Эшим неподвижно стоял у пепелища. Ему представлялось, что сгорел не только дом Калыйкан, сгинула она сама — злая, сварливая женщина, утопившая совесть в водке, порожденье прошлого… Сгорела клеветница, которая умела многим делать больно, всех ненавидела, не могла жить спокойно, не задевая других…
