Что с того, если Мур, Птичник или кто-то из их друзей в большинстве случаев не могут указать источники своих знаний, впечатлений и озарений (как будто рядовые потрошители универсамов на это способны). Зато вольные странники воистину владеют тем, что знают, а не просто перетаскивают багаж знаний, как носильщики чужого имущества. Они не имеют привычки отгонять приходящие в голову мысли, предпочитая продумывать их.
Вот бланкисту, не утомленному работой и не перегруженному заботой, попадается странный текст, «извлеченный» из какой-то книжки и висящий рядом с яблоком, карманным фонариком и фляжкой очень уместного в данный момент вина. Скорее всего, наш читатель не отложит его в сторону, а внимательно прочтет, и прочитанное станет его сегодняшним материалом для размышлений. Такое ситуативное чтение (в некотором смысле чтение– поперек) органично сочетается с образом жизни в целом и представляет собой полноценный способ отклика на духовные предложения. Соответственно, уникальность нестяжательской культуры (хотя ввиду многообразия племен и общин правильнее говорить о культурах) включает в себя и моменты, связанные с подвеской как формой символических обменов. Во-первых, отсутствие «бульварного чтива», то есть общедоступной, навязываемой всем и каждому жвачки. В джунглях мегаполисов нет массовой культуры, этой духовной основы общества потребления. Тиражи «публикаций» не превышают в общем случае нескольких экземпляров (исключение составляют сакральные тексты племен, например «Полный Бланк» для бланкистов), зато практически каждая «публикация» находит своего читателя. Во-вторых, отсутствует и лицемерное почтение к «нетленным ценностям» – отчасти потому, что «подписчикам» собрания сочинений на ленточных носителях, в особенности последнему поколению, попросту неизвестно, кто классик, а кто нет (когда-то Мандельштам мечтал, чтобы так читали Данте – как последнюю новинку, только что вышедшую в свет). Вообще, встречи с искусством, происходящие в джунглях, больше привязаны к местности, чем к имени.
В то же время популярные ники остаются на слуху, их произведения пользуются любовью нестяжательского народа. Сегодня неплохо налажен и процесс обратного перевода, когда тексты, впервые появившиеся в подвеске, переводятся с ленточных носителей на электронные, издаются приличными тиражами и сами становятся своего рода классикой. Можно вспомнить недавний успех таких «авторов», как Николай Нидвораев, Нина Аляска и Чеширский Пес, – авторство приходится ставить в кавычки, поскольку носители этих ников не предъявили себя
