— А причем здесь история? — спросил Мелам.
— Во-первых, это — тоже история, палеоистория, оперирующая такими сроками, которых наш разум не в состоянии охватить, целыми геологическими эпохами. Но мы с тобой о другом, Мелам. Когда цивилизации только лишь зарождались, появлялись языки, письменность — существовали и другие страны, другие народы. Часть из них смешалась с нашим народом, часть — безвозвратно исчезла, когда землю сковал лед.
Во Дворе говорили: Мать Тьма взяла свое.
— Итак, зачем нужна история? Халдея — последний и единственный бастион человечества на всей земле, с незапамятных времен. Тебя окружает смертный холод, Мелам. Задумайся, какой маленький он — твой мир. Посреди вечной мерзлоты только Халдея и больше — ничего, никакого разума, языка, порядка. Поэтому мы боготворим свою историю. Наша история — наш невротический способ заявить о себе в мире, который нам не рад, зафиксировать свое место в пространстве и времени, показать огромной, безразличной к нашим нуждам Вселенной, что мы тоже были тут. Уничтожь историю — и ты уничтожишь желание народа продолжаться и жить.
Шацар судорожно схватил книгу и ручку, записал прямо поверх напечатанных букв: уничтожь историю.
Мелам посмотрел на Шацара, а потом засмеялся:
— Ты такой умный. Надо бы тебе в политику.
Шацар хмыкнул, сказал:
— Умный человек в политику не пойдет.
Но ему льстило внимание Мелама. А потом Мелам вдруг вскочил, засуетился.
— Который час, Шацар?
— Без двадцати восемь. Ты опаздываешь на свидание.
— Да! На сорок минут!
Шацар хмыкнул. Ему не нравились девушки Мелама. Может быть, он ревновал, считая, что Мелам будет уделять ему куда меньше времени. Шацар делал вид, что ему совершенно безразлична дружба Мелама, однако чужая симпатия была как наркотик, Шацар ненавидел себя за радость от присутствия Мелама. Он раздражал Шацара и в то же время без него становилось одиноко.
— Просто забудь, — сказал Шацар безмятежно. — Твоя дама сердца уже давно ушла домой.
— Нет! Она меня ждет, я знаю. Митанни — особенная!
Шацар только заложил руки за голову, приготовившись вздремнуть. Минуты через три Мелам спросил:
— Если я покажу тебе кое-что ужасное, наша дружба закончится?
— Себя без рубашки, — сказал Шацар, не открывая глаза.
— Откуда ты знаешь?
— Я загадал это на день рожденья три года назад.
— Какой же ты ужасный!
Шацар открыл один глаз, оглядел Мелама, тощего и взволнованного.
— Не ужаснее твоего тельца, — сказал Шацар, и снова закрыл глаз. Вдруг постучали в дверь. Мелам заверещал:
