Все это были вещи дорогие, однако же совершенно безвкусные, если брать за образец вкуса изученную Шацаром моду Государства.
Мелам взял вещи в большую охапку, скрывшую его, едва не упав по дороге, подошел к окну.
— Помоги мне, — неразборчиво сказал он. — Возьми половину.
— Зачем?
— Пожалуйста.
Слово «пожалуйста» было индикатором нужды, а на нужды людей Шацар был научен обращать внимание, это нужно для конспирации. Он взял половину вещей, мягких и пахнущих стиральным порошком.
Мелам неожиданно подпрыгнул и крикнул:
— Здравствуй, Вавилон!
Ростом он был меньше Шацара, оттого казался ему прыгучим щенком.
— Я в Вавилоне! В Вавилоне! Больше никакого дома!
А потом он принялся швырять из окна вещи. Они совершали короткий полет, путаясь в ветвях деревьев или плавно приземляясь на скамейки.
— Кто-нибудь заберет, — сказал Мелам. — Кому-нибудь они нужнее, чем мне!
— Тогда стоило отдать их в какой-нибудь фонд, — предложил Шацар.
Мелам остановился, вдумчиво и чуть виновато кивнул. В это время Шацару надоело держать вещи в руках, и он тоже начал их скидывать. В этом было определенное удовольствие. Некоторое время они упоенно расшвыривали вещи из окна на задний двор общежития. Мелам снова присоединился, и у них даже получилось нечто вроде соревнования — кто докинет больше свитеров до земли, сумев рассчитать траекторию так, чтобы они не запутались в ветвях деревьев.
Люди выглядывали из окна, кто-то ругался, кто-то смеялся. А потом Мелам крикнул:
— Эй, дед, возьми рубашечку!
Шацар посмотрел в сторону, куда Мелам кинул свою отглаженную мамой рубашку, и быстро дернул его вниз, так что оба они сели под окном.
— Ты с ума сошел? — спросил Шацар. — Это ректор.
Мелам сначала округлил глаза, а потом засмеялся. Смеялся он долго и заразительно, Шацар даже хмыкнул. Мелам зашептал:
— Надеюсь он не успел увидеть. Как думаешь, он придет?
— Да. Выгонит тебя из университета, мамин бунтарь.
Мелам помолчал, а потом снова засмеялся. Шацар потер виски.
— Знаешь, — сказал Мелам сквозь смех. — Я думаю, мы с тобой поладим. Ты странный.
Странный, как все сироты из-за переживаемой ими эмоциональной депривации и легкой задержки психического развития, подумал Шацар, то есть — в меру. Да, хотелось бы.
— Ты — странный, — повторил Мелам. — Но мне уже очень нравишься.
Шацар посмотрел на него оценивающе, переспросил:
— Нравлюсь?
— Да.
Тогда Шацар резко подался к нему и поцеловал, как любовника, с языком. Мелам попытался отстраниться, но позади него была стена, он отполз в сторону, поднял руки, едва не упал, попытавшись встать. Чудовищная неуклюжесть, подумал Шацар.
