Евреи всегда были неотъемлемой частью Праги. Иногда они помогали христианам в их любимом занятии — взаимоистреблении, и над сводами Альтнойшуле некогда развевалось боевое знамя — знак доблести, под которым они помогали католику Фердинанду отбиваться от протестантов-шведов. Пражское гетто — одно из первых в Европе, и до сих пор сохранилась крошечная синагога, где пражский еврей молится вот уже восемьсот лет, а женщины, которым входить туда не положено, стоят на улицах и истово слушают молитву, доходящую до них сквозь слуховые окошечки, прорубленные в каменных стенах. Еврейское кладбище, примыкающее к ней, «Бетшаим, или Дом Жизни», кажется, вот-вот лопнет, переполненное покойниками. На протяжении веков, по закону, кости сынов Израиля могли покоиться только в этом тесном месте. Поэтому рассыпавшиеся и разбитые надгробия в беспорядке свалены тут и там как свидетельство молчаливой борьбы, происходящей под землей.
Стены гетто давно уже сровнены с землей, но современные пражские евреи по-прежнему живут в своих родных переулочках, хотя на их месте с поразительной быстротой возникают прекрасные новые улицы, обещающие превратить этот квартал в самый красивый район города.
В Дрездене нам посоветовали не говорить в Праге по-немецки. По всей Богемии чешское большинство испытывает неприязнь к немецкому меньшинству, и немцу, который уже не обладает былыми привилегиями, лучше не появляться на некоторых пражских улицах. Однако кое-где в Праге мы говорили по-немецки: нам приходилось выбирать — либо по-немецки, либо молчать. Говорят, что чешский язык очень древний и имеет давнюю письменную традицию. В алфавите сорок две буквы, которые могут показаться иностранцу китайскими иероглифами.[9]
С наскоку такой язык не выучишь. Мы решили, что стоит все-таки рискнуть физиономиями, и попытались разговаривать по-немецки; и действительно, ничего страшного не произошло. Почему — остается только гадать. Пражане — народ проницательный: легкий иностранный акцент, некоторые грамматические ошибки подсказали им, что мы вовсе не те, за кого пытаемся себя выдать. Я не настаиваю на этой версии, это всего лишь моя гипотеза.
Но на всякий случай, чтобы лишний раз не рисковать, мы осматривали город с помощью гида. Идеального гида я не встречал. У этого было два существенных недостатка. Английский он знал крайне плохо. Признаться, это был и не английский. Я-то знаю, что это был за язык! Винить его было бы слишком несправедливо: английский ему преподавала шотландская леди. Я немного понимаю по-шотландски, без этого нельзя быть в курсе всех новинок современной английской литературы, но понимать шотландское просторечье, да еще когда говорят со славянским акцентом, перемежая речь немецкими оборотами, — нет, уж увольте! Первое время мы никак не могли избавиться от опасения, что наш гид задохнется. Мы все ждали, что вот-вот он умрет у нас на руках. Вскоре, однако, мы к нему привыкли и подавили возникающее всякий раз, как он открывал рот, желание положить его на спину и разорвать одежду на груди. Затем мы стали понимать часть того, что он говорил, и тут выяснился его второй недостаток.
