— Я буду красивая, а не жалкая, — сказала Зойка.
— И не хорохорься, — сказал Валахов. — Насчет красоты — может быть… Но что будешь бледнеть и молоть всякую претенциозную чепуху — это уж точно. Я сам много раз, как последний дурак, с видом знатока разглагольствовал об исполнительской манере Ойстраха, ни черта не понимая в музыке. К великому счастью, это проходит, как прыщики на роже. Но, к глубокому сожалению, мне что-то сдается — не до конца проходит. И для того чтобы позволить себе роскошь быть естественным, надо чего-то стоить или хотя бы немножко уважать себя, ненаглядного. А может, для этого надо, как мой старикан, минутку-две постоять лицом к стенке…
Не правда ли, мы содержательно побеседовали? — сказал Валахов. — Ты только не воруй в своей дурацкой столовой! — начал он учить Зойку, потому что от кого-то слышал, что работать в торговле и не воровать «практически невозможно».
— Расскажи мне про свою мать, — попросила она.
— Мама — стандарт. Культурная, как многие генеральши, и нечего про нее говорить. Она тебя не поймет.
Валахов представил свою мать и Зойку рядом, разозлился на мать и сказал Зойке:
— Не умирай только от счастья — завтра мы с тобой поженимся.
— Дурак ты! — сказала ему Зойка и начала свою наивную и прекрасную песню, в музыке и словах которой были неуверенность и вера, утверждение себя и предчувствие счастья:
— Ты мой! Только мой!
Валахов уже слышал однажды, как примерно такую же песню пела опытная женщина. И вот теперь — Зойка. И он подумал, что наивность в таких делах не так уж отстает от опытности.
«Ты моя мудрая Зойка! — подумал он, перед тем как уснуть. — Ты хочешь выйти замуж и не скрываешь этого, не лицемеришь и не строишь из себя недотрогу — ты обещаешь любить меня и стирать мои потные рубахи… Что может быть естественнее и мудрее этого?»
Когда Валахов уснул, Зойка накинула на себя платье и растворилась в черной ночи. Дверь его жилого вагончика, чтобы к нему не заползли фаланги или скорпионы, она плотно закрыла.
***
Уже понемногу наступало утро, когда Валька Соловьев, Гриша Григоридзе и вся их компания ворвались в «валаховское ранчо» и затопали сапожищами.
— Отдыхаешь? — спросили Валахова.
— После трудов праведных, — ответил он, самодовольно зевая.
— Знаешь, отчего погибла Римская империя? — спросили они его.
— В школе проходили, — ответил он. — От сибаритства. — А сам все еще не вставал, потягивался и поглядывал сонным взглядом на ребят; увидел у Валики Соловьева синяк под глазом, но сказал вроде бы про другое: — Чтобы сегодня не только вас — духу вашего на Узени не было!
