Филипп однажды чуть не выдал себя, увидев ребенка, первенца Анны, на руках Елены. Она подозрительно посмотрела на него и вдруг обратилась к нему на русском языке. Филипп испугался, что ее прозорливый взгляд мог заметить слишком уж явное удовольствие, испытанное им при звуках русской речи. Он сделал вид, что ничего не понимает, и по-французски ответил кормилице, которая вздохнула и снова стала напевать колыбельную. Услышав этот незамысловатый напев, Филипп спешно убежал, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. В лесу он долго предавался печали.
Оглушенный страданием, Филипп брел по чаще, сбивал мечом папоротники. Он продвигался все дальше, окруженный сильным запахом живительного сока растений. Неожиданно Филипп увидел изможденного старика. Старик, сила которого удивила Филиппа, поднял на него кулак. Филипп взглянул на него глазами, полными слез, и, не высказав ни удивления, ни гнева, отошел, прошептав:
— Смерти, старик, ищешь?!
Незнакомец вздрогнул.
— Не смерти ищу, но если такова воля Господня и если ты являешься его посланцем, то я согласен умереть.
— Кто ты, бедный безумец, вставший на моей дороге?
— Я всего только человек среди людей, дерево среди деревьев, растение среди растений. Все страдания — это мои страдания.
— Ты хочешь сказать, что деревья и растения страдают, как люди?
— Они страдают, как все живущее во славу Бога на земле. Мне понятен язык растений — моих друзей, начиная от самого могучего дуба и до самой слабой былинки. Я понимаю и язык животных, начиная от всеми нелюбимого и всегда преследуемого волка и до скрытной ласки.
Филипп уселся на пень, задумчиво глядя на старика.
— В детстве я, как и ты, тоже разговаривал с деревьями в дубравах моей страны. Я поверял им свои печали и радости; поговорю и мне становится легче. Я был уверен, что они понимают меня.
— Ты прав. Если бы ты был более внимателен, то услышал бы все их тайны.
— Но я вырос и уже давно не доверяю ни дереву, ни человеку.
— Может, пришло время сделать это? Тот, кто многие годы живет в чаще леса, способен все понять.
— Ступай своей дорогой, старый! Нечего тут понимать!
— Как слуга Божий, отшельник этих мест, я обязан помогать всем тем из моих ближних, кто скорбит. Твоя, как вижу, тоска велика. Не хочешь ли снять с души часть ноши?
— Если бы и хотел, то не могу.
— Что ж, не настаиваю. А не хочешь ли помолиться со мной?
Филипп поднялся.
— Куда ты идешь? — спросил его старец.
— Туда, где можно помолиться.
— А ты посмотри вокруг. Здесь все сделано Творцом. Разве эти деревья не образуют свод его храма? А мох — не тот же ковер? А пение птиц — не его гимны? Бог — везде. Воздух, которым мы дышим, наполнен его любовью. Так что помолимся, сын мой, чтобы Господь дал покой душевный. Вставай на колени!
