Имбер подошел, оглядел Филиппа с ног до головы, потом усадил на табурет. Раздвинув порванную одежду, он осмотрел рану Филиппа.
— Что ж, рана глубокая, но чистая. Я пошлю за старой Эрменгардой.
Повар отвел Оливье в сторону.
— Я никогда не видел этого человека. Ты его знаешь? Ты уверен в нем?
— Я познакомился с ним только лишь сегодня, после полудня. На нас напали люди под предводительством монаха Ланселина. Этот парень убил троих, я еще одного. Остальные же удрали.
— Его, похоже, здорово отделали. Можно подумать, что дикий зверь избороздил его лицо.
— Ты прав, я об этом и сам подумал. Но как бы то ни было, а он мне показался надежным товарищем.
— Но только я не доверяю людям, которые слишком много страдали. А этот страдал и страдает до сих пор, — заметил повар.
— Наверное. Но только вместо того, чтобы попусту рассуждать, достал бы лучше чем прикрыть мой зад. Иначе старая Эрменгарда изнасилует меня, чего доброго.
Имбер громко рассмеялся и остановил поваренка:
— Эй, возьми ключ от моего ларя и пойди принеси мои брака[2] и вышитый блио[3]. Обуви у меня только одна пара и та на мне.
— Благодарю тебя, сойдет и так.
— А ты сходи за госпожой Эрменгардой — и не мешкай по дороге, — крикнул повар вдогонку своему подопечному. — Поджидая старуху, — обратился он к Филиппу и Оливье, — вы поедите и выпьете.
— Не откажемся. Эта драка вызвала у меня аппетит, — сказал юноша.
Когда Эрменгарда пришла, все трое уже сидели за столом и разделывались с жареной козлятиной, запивая ее вином.
— Мне говорили, тут раненый, а я вижу троих обжор, лопающих как поросята.
— Это мой приятель! — сказал Оливье. — Его ударили кинжалом в спину.
— Это, похоже, не очень тяжелая рана. Впрочем, дай посмотреть, милок.
Филипп обернулся.
— Бог мой! Я уже много лет врачую, перевязываю раны, зашиваю, но никогда не видела такого изуродованного лица. Кто тебя помял? Тот, кто тебя так ужасно отделал, должно быть, очень тебя ненавидел. Ты улыбаешься?.. У тебя хороший характер. Покажи свою рану… Передай мне нож, разрезать рубаху… так…
Как следует рассмотрев кинжал, подаренный Анной, Оливье протянул его старухе.
— Прекрасное оружие! Кажется, я уже видел подобную надпись, как и здесь, на лезвии. Ты знаешь, что она значит?
— Нет, я его заработал в сражении.
— Тебе повезло, что лезвие скользнуло по кости, а то бы смерть, — сказала женщина, накладывал пластырь и закрепляя его широкими повязками. — Десять дней покоя, это обязательно.
Из кошеля, висевшего на шее, Филипп достал монету. Старуха с жадностью схватила ее.
