Внезапная краска, залившая лицо Филиппа, подчеркнула широкие беловатые шрамы. Трубадур заметил это.
— Ты ведь был в ее охране? — повторил он вопрос.
— Да.
— Ты из той же страны, что и королева?
— Нет.
— Жаль. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал о королеве и о той стране, что не выходит, кажется, у ее величества из головы. При дворе говорят, что у нее там остался возлюбленный.
И снова изуродованное лицо покраснело. Оливье почувствовал к этому человеку расположение, смешанное с жалостью. Более мягким голосом он спросил:
— Я вижу, что ты страдаешь… У тебя есть тайна?.. Я не стремлюсь ничего вызнавать, но, если это может тебя утешить, расскажи мне. Я не выдам тайны никому.
Филипп был предубежден против королевского любимца. Он исподтишка наблюдал за ним, когда сопровождал Госслена ко двору. Но Филипп заметил, что Анна дружески относится к Оливье, что этот молодой человек храбр и щепетилен в делах чести, несмотря на свои постыдные наклонности.
— Не на службе ли у сеньора Шони тебя так разделали?!
— Нет. Это на меня напали разбойники. Остальное доделал огонь. Пей вино, оно хорошее.
Некоторое время оба молча пили в душной таверне, где сумерки становились все гуще.
Какой-то монах в разодранной рясе, через которую были видны его худые ноги, взобрался, громко крича, на стол.
— Эй, проклятые, ваши грехи рассердили Божественного сына Марии… Раскайтесь!.. Тьма приближается… небесный огонь падет на вас… На колени!.. Взовем к Божьей Матери, чтобы она заступилась за нас перед Господом, воплощенным в человека. Женщина, избранная среди всех других женщин, взгляни на нас, грешных!.. Каждый день мы оскорбляем твое целомудрие своим мерзким блудом! Каждый день вонь нашего соития оскверняет твое чистое обоняние! О, девственная Мать, мы просим тебя, умоли своего Сына отвратить от нас гнев свой… Да простит он преступления несчастных людей, которых Всевышний создал по образу своему и подобию… На колени же, братья мои! Раскайтесь, иначе вы все погибнете!
Женщины повиновались в числе первых. Их примеру последовали и мужчины. Только Оливье и Филипп не сдвинулись с места.
Монах удовлетворенно оглядел коленопреклоненных. Вдруг в полумраке он увидел обоих приятелей.
— Эй, а вы что же, глухи к Божьему слову?!
— Я слышу только твои слова, монах. Божья речь приятна и сладка для слуха, от твоей же речи несет винищем.
— Ты осмеливаешься оскорблять служителя Бога?! Опасайся в таком разе его мщения!
— Я боюсь одной только глупости. Ты понял, приятель?
