— Иди сюда.
Ирмелина уложила Ирину на моховую подстилку.
— Подними платье и раздвинь ноги… так… хорошо!
…К концу утра Ирина родила маленького, хилого мальчика. Старуха завернула ребенка в кусок грязной материи и положила его около матери. Ирмелина задумчиво смотрела на мать и сына. Вечером, дав роженице выпить горького отвара, она спросила:
— Ты все еще хочешь, чтобы граф полюбил тебя?
— Что я должна сделать? — спросила Ирина приподнявшись.
— Отдай мне своего ребенка.
Глава двадцать четвертая. Шабаш
Ночь была темной. Лошади спотыкались на рытвинах дороги, покрытой толстым слоем снега. Факел в руках головного всадника слабым желтым светом освещал деревья и ветки, покрытые инеем. Воздух был ледяной. Только вой одинокого волка нарушал время от времени тишину. Изо рта людей и лошадей валил тяжелый пар. Вдруг долгий крик прорезал тишину. Оливье вздрогнул. Маленький отряд остановился, насторожившись.
— Ты слышал? — прошептал Оливье.
Филипп сделал ему знак молчать.
— Потушите факелы, — тихо сказал он.
Темень сразу окутала всадников. Все насторожились, прислушиваясь к малейшему шуму. Филипп уже собирался приказать снова двигаться вперед, когда послышался еще крик. Люди, не знавшие страха в бою, больше всего опасались злых ночных духов. Охваченные ужасом, они перекрестились.
— Слушайте, — прошептал один из них.
До них донеслись обрывки пения.
— Это, должно быть, шествие монахов.
— Ты когда-нибудь видел монахов, разгуливающих ночью по лесу в разгар зимы?
— Молчать!
Скоро сквозь ветки они увидели слабый свет. Все отчетливее делались голоса. Порезанный приказал воинам остаться на месте, а Оливье следовать за собой. Друзья двинулись ползком по снегу.
…Около пятидесяти мужчин и женщин покачивались на месте, напевая, прерывая пение, только чтобы зачерпнуть дымящуюся жидкость из бадьи, которую несли, спотыкаясь, два смеющихся монаха. Это напиток вызывал у пьющих странную реакцию: их как бы сотрясал нервный смех, возникали также неконтролируемые судороги. В центре круга, около возвышения, был разложен костер. Вдруг уже дважды слышанный крик нарушил пение. Странное шествие вошло в круг: епископ в торжественном облачении, за ним — девушки, на которых была только волчья шкура, обернутая вокруг поясницы, затем старуха, несущая на вытянутых руках младенца; следом шли пьяные монахи в разорванных рясах, позволявших видеть их напряженные гениталии.
— Эти уже готовы удовлетворить свою плоть, — пробормотал Оливье.
