Друзей у нас не было, нету и не будет. Да и вообще, разве могут быть «друзья» у государства. У него могут быть союзники, когда это представляется им почему-либо выгодным, но о дружбе смешно и говорить...
— У нас и союзников нет! — скорбно вымолвила государыня.
— И никогда не было! — подтвердил Загорянский. — Дабы союз был прочен, надо, чтобы он покоился на общности интересов. Какая же общность интересов может быть между Россией и другими государствами? Торговые интересы очень слабы: мы почти ничего не покупаем у соседей, да и вывозим за границу сущую малость. Все могут отлично обойтись и без нас. А что касается общности политической, то и ее трудно найти. Вон, при покойной государыне Елизавете — мы это на опыте узнали — наши союзницы Австрия и Франция боялись нас чуть ли не больше, чем Фридриха. Нам они отводили роль того кота, лапками коего хитрая обезьяна каштаны из огня вытаскивать любит...
Кто-то засмеялся.
— Надо, однако, признаться, — продолжал Загорянский, — любить-то нас есть ли за что? Для всего католического мира мы — «схизматики», злые еретики, та же ненавистная им еретическая Византия, только перебравшаяся с берегов Босфора в брянские леса да в московские болота. Для некатоликов мы — «азиаты», степные варвары, орда, нахрапом влезшая в Европу и раскинувшая свой стан на тех местах, которыми многие соблазняются. Ну, да и то сказать: за нынешний век напугали мы старушку Европу немало. У нее, дамы субтильной и тонкого воспитания, сложение деликатное. Ей частенько и невесть что мерещится, когда она в расстройстве обретается. А тут под боком сидит в частом ельничке, подберезничке этакий медведь лохматый да косолапый и нет-нет да и рявкнет. А ей, Европе, сейчас же казаться начинает, будто медведю надоело в своей трущобе обретаться и вот-вот вылезет он оттуда да и начнет европейских коров, а может и самих пастухов, драть...
В этом смысле еще батюшка грозный царь Иван Васильевич своей борьбой с Ливонским орденом всей Европе надолго настроение испортил. А батюшка Петр Алексеич — и того хуже. Вишь, пришла ему такая причуда окно в Европу прорубить. А Россия-матушка, которую швед от прорубленного Петром окошечка отогнать норовил, высунула в окошечко не лик свой прекрасный девичий, а ручку, хоть и белую, да очень уж увесистую, а в ручке — петровского мастера Винуса игрушечки: штыки кованые, сабельки острые да пушки горластые. Кому же приятно сие зрелище?
— Кругом враги, крутом враги! — с горечью шептала императрица, задумчиво раздавая игральные карты.
