– Я таки считаю неразумным брать с собой ребенка, – проговорил дед.
Ребенок под именем Шустрый бросал на Хаймовича испепеляющие взгляды.
– Ну посудите сами, шансов перебить всех у вас просто нет, а вернуться живыми – и того меньше. Оставьте его здесь. И вообще, не порите горячку. Месть – это блюдо, которое подают холодным. Нужно всё обдумать, взвесить и выждать момент.
– Вот мы и выждали, – зло сказал Федор, – пойдем, пожелаем им спокойной ночи.
– Федор, мне кажется, вам нужно понять одну важную вещь. Пострелять и погибнуть проще простого. Месть – это значит, прежде всего, выжить и отомстить. Ну хорошо, раз вы так не понимаете, скажу иначе: измените прерогативу. Что для тебя важнее – вернуть Луизу или убить Джокера?
Федор после этих слов словно очнулся от тяжелого сна. Я подошел и положил руку ему на плечо.
– Дед верно говорит, давай по-тихому попробуем. Где он женщин держит, я знаю.
– Часовых я беру на себя. И как проникнуть знаю.
– Толстый, ты никак в гарем наведывался? – усмехнулся Миша, насчет женщин – далеко не ангел.
– Нет. Но мысли, как это можно сделать, были. Понимаешь, туда с соседнего здания для меня перепрыгнуть раз плюнуть. Потом кошку цепляю и вниз до нужного окошка. Думал, постучусь, авось откроют.
– Это ж как нужно оголодать, чтоб до такого додуматься! – покачал головой Хаймович.
– А если пробиваться? – спросил Шустрый.
– Пробиваться – дохлый номер, гарем в самом конце здания. Через всех точно не пройдем.
– Гладко говоришь, – с сомнением размышлял Федор. – А на деле? Ну спустишься ты, ну в окно залезешь. А женщины заголосят? И хана тебе!
– А чего им голосить?
– Толстый, ты свою морду в луже видел? Про зеркало не спрашиваю, ты в него хрен заглядывал когда.
– Да уж не кривее твоей! – оскалился я. – Хватит не по теме базарить. В окно залезу, найду Луизу и по веревке спущу ее тебе. Ты внизу в это время часовых снимешь. Идет?
– Идет, – согласился Федор. – Поспешим. Светает скоро. И мы заспешили. На пороге Косой тормознул пацана:
– С дедом останешься.
– Но…
– И никаких но! Я не хочу опять вернуться в пустой дом. Отвечаешь за деда головой.
– А…
– Вот именно. Ты обещал меня больше не подводить. Или забыл?
Шустрый насупился и вернулся в дом.
– Дай вам Бог удачи, – сказал Хаймович и перекрестил нас.
* * *
Не ходят у нас по ночам. Вдвоем и даже втроем не ходят. Даже вооруженные до зубов не ходят. Если только большой толпой. И то всегда есть шанс дойти, но кого-нибудь не досчитаться. Пропадают люди бесшумно и бесследно по дороге. Ночью выходят на охоту те твари, что днем спят. Я не раз находил поутру растерзанных в клочья торков. А кто их так мог уделать, даже не представляю. Справиться с панцирем торка никому из известных мне тварей не по силам. Не зря детей пугают Призраком ночи. Говорят, он безликий и бестелесный властелин ночи, и когти его остры, как лезвия, а зубы, как стекло, и нет от него спасения одинокому путнику. Днем он прячется в подвалах, а ночью выходит на охоту. Мы и без этих сказок сторонились подвалов. В них и без Призрака ночи хватало всякого. А вот идти так, как мы, среди ночи, размахивая факелами, – это всё равно, что на ужин зверей подзывать. Полное безумие! И пусть в одной руке ты держишь факел, а палец второй лежит на курке, из темноты всегда есть кому прыгнуть на тебя сверху или сзади. И палец бесполезно будет жать на курок. Недолго, правда.
