Другим характерным приемом, во многом определяющим специфику ликоковской манеры, является введение совершенно неожиданной детали или ситуации, которые находятся в очевидном противоречии с традиционными представлениями и шаблонами. Так, старый морской волк капитан Трюм «сурово, как и подобает моряку», отдает команду перед отплытием судна («Затерянный среди зыбей, или Кораблекрушение в океане»). И далее, вместо ожидаемого грозного окрика, следует обращение, уместное разве что в устах учителя воскресной школы: «Джентльмены, не переутомляйтесь. Помните, у нас еще уйма времени. Пожалуйста, не выходите без надобности на солнцепек. Осторожно, Джонс, не споткнись о снасти — их, кажется, натянули чересчур высоко. Ай — ай — ай, Уильямс, ну как же ты так перемазался в смоле? На тебя и посмотреть-то страшно!» Не менее характерен эпилог пародии «Гувернантка Гертруда, или Сердце семнадцатилетней»: «Гертруда и Роналд обвенчались. Счастье их было безоблачным. Что тут еще можно добавить? Да, еще вот что. Через несколько дней граф был убит на охоте. Графиню поразила молния. Дети утонули. Итак, счастье Гертруды и Роналда было совершенно безоблачным».
Одним из примеров использования парадоксальной ситуации является рассказ Ликока «Как я убил своего домовладельца». Писатель ставит перед собой задачу разрушить привычную логику поведения человека, видимую логику окружающего. Как правило, хозяина дома убивают в связи с повышением квартирной платы, и тут не требуется никаких лишних слов. «Я намерен увеличить вашу квартирную плату на десять долларов в месяц», — заявляет хозяин. «Отлично, — говорит квартирант. — Тогда я убью вас». Герой рассказа тоже убивает своего домовладельца, но не за то, что тот повысил квартирную плату, а за то, что он упорно отказывается это сделать и тем самым обнаруживает, по мнению героя, свою ненормальность и полное отсутствие патриотических чувств. Не менее парадоксально поведение полицейского комиссара, отказывающегося осудить действия героя, ибо «если бы всякий раз, когда квартирант подстреливает своего домовладельца, приходилось заводить следствие, это было бы утомительно и скучно». Вежливо выпроваживая преступника из своего кабинета, он выражает надежду, что тот похоронит свою жертву и не бросит труп на произвол судьбы.
Подобный прием у Ликока всегда целенаправлен и отнюдь не является затейливым орнаментом, украшающим его рассказы. Когда писатель сравнивает заседания английской палаты общин со съездом ковбоев Монтаны или собранием литературно — философского общества в Даусоне, самая нелепость этого сравнения как бы выворачивает наизнанку традиционные представления о строгой торжественности парламентских процедур и мудрости государственных мужей, обсуждающих судьбы своего отечества. Переиначивая пресловутый «счастливый конец», возвещающий звоном свадебных колоколов о торжестве добродетели и об уничтожении последней несправедливости на земле, он обнажает внутреннюю неправдоподобность банальных шаблонов и схем, столь типичных для «развлекательной» литературы. Заставляя своих героев действовать вопреки видимой логике окружающего, он раскрывает алогизм буржуазной действительности, ее контрасты и противоречия.
