54 метра | страница 22



Со мной из моего взвода в «Зонде Коммандер» (так назывались наши объединено-разгильдяйские силы) попали:

«Дурик»… (пусть как в кино, замершая фотография и закадровый голос, рассказывающий о характере и приметах человека). Настоящая фамилия Дураков. Питерский. Двухметрового роста. Худого телосложения. Длинный нос и маленькая голова делали их обладателя похожим на гигантского бескрылого комара. Ну а по мне — так скорее на макаронину. Относительно весел и общителен. Безответственен и корыстен. Расчетлив и остер на язык.

Ваш покорный слуга.

И СААВЕЙ, который в представлении не нуждается…


Мне и Дурику достался ротный коридор, покрытый мастикой. А ТЫЩ (сокращенно от «товарищ») СААВЕЙ был отправлен на трап. Четыре этажа сглаженных и истоптанных со временем ступенек, куда триста человек вместе со снегом нанесли море грязи. СААВЕЙ набрал воды в ведро и, взяв швабру, ушел на трап…

Набесившись вдоволь в коридоре, пытаясь изобразить конькобежцев со щетками на ногах, мы вполне равномерно распределили грязь по поверхности паркета. Дурик уже во всю занялся высмеиванием моего плоскостопия. На самом деле такие проблемы, как ни странно, были у всех представителей нашего класса. Но я забываю об этом, когда он облизывает ладони и с хлюпающим, как бы прилипающим звуком, делает маленькие шажки руками по стене, намекая, что и я, подобно «человеку-пауку», могу так. Я злюсь. Хочу ударить его, но длинные ноги оппонента лишают меня такой возможности. Устав от беготни, мы пошли «сдаваться» офицеру-воспитателю. Откуда эта дурацкая приставка к людям, не имеющим ни малейшего понятия о педагогике? В их представлении педагог — ругательное слово кавказских народов и произносится с акцентом на букву «и», которой там нет.

В ослепительно белой рубашке он смотрел телевизор и даже не повернул головы во время нашего рапорта в трусах и тапках об устранении массовых беспорядков бактерий в коридоре.

— А как там наш любимый СААВЕЙ?! — спросил пИдагог. Шепотом он говорить не умел, поэтому все, что произносил, смахивало на зов лося-самца в брачный период. За глаза я так его и называл: бобруйский лось. Его сросшиеся брови напоминали темно-волосатую чайку с картин Айвазовского, изображающих шторм.

— Да вроде нормально, — хором ответили мы, «двое из ларца, одинаковы с лица». И поняли, что тоже давно его не встречали.

— Если хреново убрались, будете пол драить до тех пор, пока отражаться в нем не будете. Понятно!?!?! — снова птица делает взмах крыльями на лице орущего, касаясь корпусом линии горизонта пересечения с глазами. А я подумал: шикарная анимация, как живая.