Государыня поманила пальцем Ивана Ивановича Шувалова и, когда тот к ней нагнулся, шепнула ему что-то на ухо. Шувалов в знак согласия с ее величеством закивал головой, затем вернулся на свое место.
Между тем чтение продолжалось. Апраксин доносил:
— «Что до меня принадлежит, всемилостивейшая государыня, то я так, как перед самим Богом вашему величеству признаюсь, что я в такой грусти сперва находился, когда, как выше упомянуто, с такою фуриею и порядком неприятель нас в марше атаковал, что я за обозами вдруг не с тою пользою везде действовать мог, как расположено было, что я в такой огонь себя отважил, где около меня гвардии сержант Курсель убит и гренадеров два человека ранено, вахмейстер гусарский убит, и несколько человек офицеров и гусар ранено ж, також и подо мною лошадь, чего уже после баталии усмотрено. Одним словом, в такой был опасности, что одна только Божья десница меня сохранила, ибо я хотел лучше своею кровью верность свою запечатать, чем неудачу какую видеть»…
Тут до слуха Панина дошел шумок — в зале зашушукались. На лице императрицы появилась ироническая улыбка. Заметив ее улыбку, заулыбались остальные. Один только Бестужев-Рюмин оставался серьезным, даже немного хмурым. Должно быть, сердился на своего друга за его неумеренное хвастовство. Во дворе всем была известна слабость Апраксина порисоваться перед прочими, приписать себе качества, которых не имел, но при писании реляции он превзошел всякую меру. Фельдмаршал желал, чтобы государыня признала в нем великого героя и оказала такому герою достойные почести.
— В реляции Апраксина почти ничего не сказано о заслугах его генералов, — заметила Елизавета Петровна, обращаясь к Панину с покровительственной улыбкой. — В нашем обществе находится родительница графа Румянцева. Графине и нам интересно услышать, как вел себя в сражении сей генерал.
На какую-то минуту Панин пришел в замешательство. Ему было что рассказать о Румянцеве. Если откровенно, Румянцев был главным героем сражения. Он да генерал Лопухин. Но, рассказав правду, курьер мог бы этим подвести фельдмаршала, благодетеля своего…
Подавляя в себе смущение, Панин отвечал, что при сем сражении все подданные ее величества, в том числе и генерал Румянцев, каждый по своему званию, так себя вели, как должность того требовала…
Из Царского Села Панин возвращался вместе с Бестужевым-Рюминым. Канцлер был задумчив.
— Вы намерены ехать домой? — спросил он.
— Да, я еще не видел своей семьи, — как бы оправдываясь, ответил Панин.
