Не находя иного способа прекратить разговор, Трескин поднялся.
— Точно чокнулись! Других забот нету! — пожал он плечами и вышел, не понимая зачем.
Только оказавшись в приемной, Трескин вспомнил дело и подсел к секретарше. Мельком взглянув на шефа, та вынула из машинки закладку.
— Аллочка, — начал Трескин. — Я хотел освободить тебя после обеда.
— Юрий Петрович, — отвечала Аллочка с неожиданной строгостью, — правду Жора сказал, что вы женитесь?
— Да, Аллочка, — раздраженно кивнул Трескин, — правда. Только не знаю еще, на ком и когда.
— Вы шутите, — голос ее дрогнул, выдавая сухое, без слез волнение.
Аллочка была высокая, вытянутая всеми пропорциями, худая девица, как уверяли Трескина, необычайно красивая. Трескин, однако, не испытывал волнения, когда Аллочка заглядывала ему по делам службы через плечо. Если счетов, накладных, квитанций, гарантийных писем набиралось на столе перед Трескиным много и дело затягивалось, случалось Аллочке наклониться пониже… неслышно опереться на него рукой с тонкими длинными пальцами и красными ногтями; она читала вместе с шефом, а когда попадалось увлекательное место, замирала… Так вот Трескин больших неудобств при этом не испытывал. Зато он охотно соглашался с мнением знатоков относительно Аллочкиных достоинств и статей. В этом случае по ряду соображений мнение знатоков было ему важнее собственного.
— Аллочка! — продолжал Трескин беспечно, но с какой-то особой, настораживающей мягкостью в голосе. — Обед с Кёльнером и Фогтом в два часа. Ты, конечно, с нами, часа полтора, думаю. Поедем смотреть автобусы, и я привезу австрийцев обратно. Хорошо бы… вечером, чтобы ты их заняла.
— Обоих? — спросила Аллочка, нервно перекладывая листы бумаги и копирку.
— Зачем обоих? Кёльнера.
— А почему не Фогта?
Трескин не ответил. Последовательно и неуклонно она перекладывала каждый лист бумаги листом черным, что требовало терпения, поскольку работе не видно было конца: по мере того, как развивался разговор, росла в толщину подготовленная для машинки закладка.
— Аллочка, — снова начал Трескин, — если все это очень затянется… понимаешь, очень, я освобождаю тебе следующий день. Можешь не приходить. Не брыкайся там только особенно… Понимаешь?
Стопка переложенной бумаги продолжала расти.
— На ком вы женитесь? — внезапно спросила Аллочка.
Чтобы не отвечать бранью, Трескин заставил себя помолчать.
— Если задержишься до ночи… эту услугу фирме и мне лично я не забуду. Ты понимаешь, что мы найдем способ тебя отблагодарить?
