— Черт с тобой, пей, — презрительно сказал Трескин. Он оставался трезв, тогда как товарищ его жестикулировал, распаляясь, все больше.
— Трескин, — Жора припал к столу, словно пытаясь навалиться на собеседника, — эта девочка будет добычей первого же губошлепа, который догадается протянуть руку, чтобы сорвать плод. Но не твоей.
— Она будет моей через месяц, — молвил Трескин, задумчиво разглядывая растопыренные пальцы.
— Трескин, — злился Жора, — ты грубо путаешь сроки. У девочки органический недостаток, в течение ближайших пятнадцати лет неисправимый: она не функциональна.
— Ладно, через два месяца, — проговорил Трескин, не меняя ни тона, ни выражения лица; внимательнейшим образом обследовал он ногти. — Я так решил. — И, не замечая больше товарища, ткнул кнопку — истошно вскричал телевизор.
Назавтра Трескин проснулся с тягостным ощущением разлада в теле и в мыслях. Спустив ноги с кровати, он вяло позевывал, просыпаясь, и тут поймал себя на том, что в толкотне деловых соображений, из тех, что уж с утра на памяти, пытается распознать обстоятельство частного или общего характера, которое должно было бы объяснить его нынешнее раздерганное состояние. Разумеется, Трескин вспомнил Людочку, едва только оторвал голову от подушки, припомнил все, что произошло вчера в ресторане, однако он не сразу сумел распознать ту простую истину, что никакой другой причины для неприятных похмельных ощущений нет.
Незадача, верно, была не в том, что Трескин что-то не так про Люду понял, сама мысль, что чувства и побуждения другого человека могут отличаться от тех, какие он представлял себе и приписывал другому, едва ли приходила Трескину в голову. Всякого человека и всякое явление Трескин умел исчерпать с помощью ограниченного набора элементарных понятий, которых вполне хватало ему для практических надобностей. Всякое сложное явление он умел свести к простому и потому о самом существовании сложных явлений не подозревал. Значит, проблема состояла не в том, что Трескин чего-то недопонял и потому потерпел неудачу. Проблему нужно было формулировать как-то иначе.
И вряд ли причиной его нынешнего муторного состояния было воспоминание о пьяной болтовне Жоры. Да, трезво оценивая вчерашние препирательства, Трескин склонялся уже к мысли, что наговорил лишнего. Все эти «моей», «через месяц», «через два месяца» не значили ничего, кроме желания разозлить Жору, Трескин на самом деле понятия не имел, как подступить к делу, необходимость навязываться, ловчить, добиваясь внимания Люды, ставить себя в глупое… невыигрышное положение не сильно его теперь радовала. И все же умные разглагольствования Жоры едва ли могли особенно его задеть. Трескин не принимал всерьез мнения человека, которого сам же ухватил за нос.
