— Есть еще желающие поспорить? — со зловещей предусмотрительностью осведомился я, чуть опуская клинок от горла своей «жертвы».
Обезоруженный пуританин отпрянул, и здоровяк метнулся на его место, атакуя с энергией вепря, и я повторил тот же маневр, с тем же звоном в углу и с тем же исходом.
Раскрасневшись, как перед апоплексическим ударом, здоровяк попятился. Пожилой пуританин, отойдя на шаг, за спины своих товарищей, сверлил меня холодным пристальным взглядом.
— Рыжий, — сказал он, будто ему вдруг все стало ясно. — Все рыжие люди служат дьяволу! Это адская метка.
Забавно, кое-что хорошее о себе, глядя недавно в зеркало, я подумал и сам. Правда, больше обратив внимание на бывшее тогда на моем лице выражение.
— Вам уже так страшно? — любезно поинтересовался я.
Двое из божьего воинства изготовились к бою, тот, что потерял оружие первым, уже снова обрел его и тоже приготовился повторить попытку. Но в это мгновение за дверью зазвучали тяжелые шаги, и дверь распахнулась.
— Что происходит? — прозвучал новый голос, явно привыкший к повиновению и… собственно говоря, знакомый. — Опустите оружие! Мои ребята шутить не любят.
Я покосился на дверь. Угрожающе уперев руки в боки, темным, не предвещающим ничего хорошего силуэтом, в светлом проеме возвышался давно знакомый мне сержант жандармов. Откуда он только взялся? Что ж… Оружие мы все опустили.
— Полно, братья, — величественно сказал пожилой пуританин. — Нас ждут дела!
— Позвольте… — сержант преградил ему путь.
— Да позволено мне будет заметить, — суетливо вмешалась белая мышь, — я был лишь свидетелем. Эти господа были спровоцированы…
Жандарм подозрительно сощурился и каким-то зловещим движением убрал руку с косяка. Кальвинисты степенно проследовали мимо него, сопровождаемые в кильватере не отстающей ни на шаг белой мышью. Я спрятал рапиру в ножны, выпрямился, сложил руки на груди и проводил их ироничным взглядом. Процессия спустилась с крыльца и растворилась где-то снаружи. Сержант поглядел какое-то время им вслед, потом обернулся, устремив стальной, ничего не выражающий взгляд на меня. Хотя последнее определение было уже неверно, в глубине светло-серых глаз вспыхнул смешливый огонек, а через мгновение мой старый приятель Пуаре и сам расплылся в лукавой радостной улыбке и весело подмигнул.
— Теодор! — воскликнул я. — Рад тебя видеть, старина!
— Шарди! — Пуаре поднял ладони в беззаботном приветствии и шагнул вперед. Мы сердечно пожали друг другу руки, по заведенной старой привычке — по-римски — повыше запястий. — Ну ни на минуту нельзя оставить тебя без присмотра!
