Ее изумительные волосы чуть качнулись, еле заметная улыбка заиграла на губах.
— Я никогда их не оставлю.
Я кивнула, вытащила Софи из качелей, пробормотала «приятных выходных» (и лишь позднее сообразила, что был вторник), запихала всех троих детей в машину, вставила диск в плеер, врубила музыку и всю дорогу домой бормотала:
— Вот ненормальная.
С той поры наше с Китти знакомство приостановилось на фазе «кивнул-и-помахал-рукой». Мы улыбались друг другу через футбольное поле или в молочном отделе гастронома. Я не хотела, чтобы наши отношения развивались. Скользкой от шампуня рукой я уложила выбившуюся завитушку за правое ухо и подумала: «Ну что же, бездумное послушание». Именно из-за него у меня теперь трое маленьких детей и дом в Коннектикуте.
— Я полагаю, у нас есть общий приятель, — заявила Китти.
Я вытерла руки о бедра.
— Да? Кто же?
Я почему-то решила, что она скажет «Иисус!», и я надолго застряну, выслушивая монолог о ее личных отношениях со Спасителем, который был так нужен мне самой.
— Ты ведь журналист? — уточнила Китти.
— Ну, это сильно сказано. Я работала в «Нью-Йорк найт», писала о пристрастиях знаменитостей. Не совсем то, чем занимались Вудворд и Бернстин.[5] А что?
«Вот в чем дело», — подумала я, приготовившись к приглашению издавать вестник наших яслей или просьбу быстренько посмотреть и отредактировать рождественскую открытку Кавано («Дорогие друзья! Надеемся, что вы встречаете это время комфорта и радости в добром здравии. Прошедший год был счастливым для всего клана Кавано…»).
— Есть кое-что… — начала она.
И тут Сэм макнул Джека в воду.
— Мамочка, он топит ребенка, — поделилась своими наблюдениями Софи, восседая на стульчаке.
Я нагнулась, чтобы вытащить Джека. Он отплевывался, Сэм рыдал, и Китти сказала, что мы поговорим в пятницу.
По крайней мере, я была вполне уверена, что речь шла о пятнице. Я глубоко вздохнула и снова взялась за дверное кольцо, отметив, как красиво дом Кавано светился под безоблачным голубым небом. Изгороди подстрижены, листья убраны, окна сверкали, и в ящиках под окнами разложены очаровательные композиции из веточек сладко-горького паслена и миниатюрных тыквочек. Дополнял все это великолепие веночек из засушенного красного перца на двери. Ба-бах! Я со всей силы постучала в дверь, и она распахнулась.
— Есть кто? — крикнула я в сумрачный, отозвавшийся эхом холл.
Тишина, но я видела, что из кухни в противоположном конце холла струился свет, и слышала музыку — «Бранденбургский концерт». Она, несомненно, несла б
