Предчувствие его не обмануло: каморы, в которых ютились смольцы, представляли жалкое зрелище. Какие-то замусоренные норы, а не человеческое жилье.
– Чего ж ваши мамки не подметают здесь? – было первое, что он спросил, войдя в одну из них.
– Так ведь нет мамок, – отвечал молодой смолец по имени Витко, один из немногих ополченцев, кто умел читать и писать по-словенски. – Гриди их всех забрали к себе. Князь, ты вернешь нам наших жен?
Три его сожителя с тем же ожиданием смотрели на Дарника.
– Сначала я должен выслушать, что скажут гриди и жены, – князь не готов был сразу что-то обещать.
Дальше – больше! Выбравшись из вонючих нор к коновязям, где хрумкали сено варагесские кони, Рыбья Кровь был окружен всей смольской ватагой, вернее, ее мужской половиной. Жалобы на самоуправство гридей посыпались со всех сторон, мол, сами ничего не желают делать, а к нам относятся как к последним рабам. Помалкивал только Дулей, вожак смольцев. К нему Дарник и обратил свой главный вопрос:
– За что подкололи Корнея?
– Он был не согласен… – начал Дулей и не закончил.
– Не согласен с чем?
Дулей неопределенно оглядел своих смольцев, словно спрашивая у них поддержки.
– Ну чтобы тебя освобождать… Корней хотел это, требовал, а они нет…
– Так вы знали, что я в плену? – поразился князь.
– Ну да. Радим с напарником нашли место, где тебя схватили. Потом к стану ромеев по следам вышли, тебя там издали увидели…
– А потом что?
– Потом все спорили: освобождать или как? Грива с Виданой сказали: он сам колдун, он нам велел не мешать ему одному в поход идти. Если бы хотел, чтобы его освободили, сказал бы ромеям, кто он, и они обязательно за выкупом пришли бы. А Корней ни в какую, говорит: у нас кони, луки и камнеметы. Мы сами потребуем: отдавайте князя или всех издали перебьем…
– Ну?! – Дарник едва мог подавить свой гнев.
– Ну его гриди малость поколотили даже.
В эту минуту из ямы-двора показался один из пирующих гридей, посмотрел в сторону коновязи и спустился назад в трапезную.
– Нам гриди тоже велели тебе об этом не говорить, – уныло промолвил один из смольцев.
Князя так и подмывало узнать, почему они не пытались сопротивляться, но он сдержал себя. И так было ясно, что гриди и по силе, и по организованности намного крепче ополченцев, а бунтовать всей ватагой значило, самое меньшее, быть изгнанными посреди зимы в открытую степь без съестных припасов и коней.
– Хорошо, я сделаю все по справедливости, – пообещал он, желая поскорее остаться один, чтобы лучше обо всем подумать.
