– Год, примерно год, как это началось…
– А что же с вашим зятем произошло год тому назад? Почему он вдруг стал пить и скандалить?
– Не знаю!
– В своих показаниях вы дважды произнесли "комната моей дочери и зятя". И вообще, вы называете сперва дочь, а потом зятя.
– Да, это так.
– Почему?
– Потому что дочь – моя дочь, а комната эта её, дочери, а он перебрался к нам после того, как стал её мужем.
– Так. Понятно.
– Что значит – понятно! – взорвался Саларидзе. – А как, по-вашему, я должен называть комнату в моем доме – "комната зятя"?! Это, по-вашему, было бы правильнее?!
– Было бы правильнее назвать так: "их комната".
Саларидзе вздохнул.
– Ещё вопрос. Вы сказали государственному обвинителю, что крикнули зятю: "Убирайся Из моего дома!" Так?
– Да, так!
– Тем самым вы намекнули своему зятю на то, что он живет не в собственном, а в чужом, то есть в вашем, доме?
– Это он знал без моих намеков!
– Значит, в чужом доме, да?
– Пока я жив, мой дом будет называться моим домом! А после моей смерти… – Саларидзе вдруг осекся, поняв, что сказал нечто глупое и ненужное… А заседатель, не дав ему опомниться, продолжал с видом победителя:
– А не кажется ли вам, Саларидзе, что такая ваша позиция послужила причиной пьянства и хамского, как вы говорите, поведения вашего зятя?
– Нет, не кажется! – упрямо ответил Саларидзе.
– Что же в таком случае? Может, друзья?
– Нет!
– Женщины?
– Нет!
– Может, он завел любовницу?
– Нет!
– Перестал заботиться о семье?
– Нет!
– Что же тогда, что?
– Деньги!
– Что? – лицо Гоголадзе перекосилось от удивления.
– Деньги!
– Ничего не понимаю…
– Год тому назад мой зять был отличным парнем, уважительным, спокойным, что называется, тише воды, ниже травы… Но вот однажды он вернулся домой навеселе, стал посреди комнаты с несколько смущенным, но вместе с тем победоносным видом и небрежно бросил на стол пачку двадцатипятирублевок.
– Что это? – спросила дочь.
– Моя доля! – ответил зять. Дочь унесла деньги в свою комнату.
– Откуда это? – спросил я.
– Из тигриного зада! Так он и ответил мне, уважаемый народный заседатель! – обернулся Саларидзе к Гоголадзе. Тот промолчал. – Вот с того дня и началось крушение нашей семьи… Спустя неделю зять выразил во время обеда недовольство, что за столом нет хашламы[42]. Потом он как-то заявил, что плевал на такую семью, где в подвале не сыщется хотя бы тонна вина, дюжина ящиков "Боржоми", две дюжины пльзенского пива да сотня сушеной воблы. В следующий раз, когда он снова принес деньги и я опять спросил откуда они, он по-прежнему сослался на тигриный зад и добавил, что я только напрасно занимаю свое место на работе и что вообще моё поколение не умеет жить.
