Мы были уже почти у прачечной, когда из главного корпуса надзиратель вывел заключенного.
– К стене! – приказал мне надзиратель.
Я стал лицом к стене. Подошли те двое. Надзирателя я узнал по голосу – он в прошлый раз разговаривал с моим.
– Привет Арсену! – поздоровался он.
– Привет! – ответил мой.
– Ты что не в духе? – спросил он.
– Отец помирает… – ответил мой.
– Что с ним? – забеспокоился тот.
– Умирает…
– А что говорит врач?
– Вышел весь, говорит, износился…
– Сколько ему?
– Восемьдесят шесть.
– Ну, дорогой мой!..
– Отец как-никак…
– Да, конечно…
– А как твой пацан? Выздоровел? – спросил мой.
– Не говори!.. Выздоровел! Такой шалун, сукин сын!..
– Дай бог ему здоровья!
– Спасибо! Вот вчера, вижу…
– Погоди! – прервал его Арсен. – Ступай в прачечную, – обернулся он ко мне, – скажи, что ты из десятой пятого, сдай по счету белье, забирай сменное, распишись. Понял?
– Вор? – спросил чужой надзиратель, моего.
– Нет. Обвиняется в убийстве. А твой?
– Морфинист.
– Так что ты рассказывал?
– Да! Вчера вечером вижу, бежит он со двора. Левое ухо вспухло, покраснело, так и горит… Спрашиваю…
– Иди, чего ты ждешь? – повернулся ко мне Арсен.
Спустившись по лестнице в подвал, я чуть не задохнулся от ударившего в лица густого кислого пара, утюжного чада и запаха паленой ткани. Немного освоившись, я пнул ногой снабженную мощной пружиной дверь, которая тотчас же с громким стуком захлопнулась за моей спиной. Я очутился в тамбуре, дверь из которого вела в большую, полную влажного тумана комнату прачечную. В противоположной стене прачечной виднелась ещё одна – открытая дверь в котельную, где с шипением стыли огромные котлы, – видно, стирка уже закончилась…
В правом углу прачечной я увидел большой длинный стол, на котором лежали стопки глаженых простынь и наволочек. У стола стояла обнаженная по пояс краснощекая, пышнотелая красавица лет сорока. Её черные как смоль волосы прядями падали на вспотевшее лицо и белые полные плечи. Из тута натянутого лифа выпирали огромные, упругие груди. Женщина гладила.
Я покачнулся, словно одурманенный, и опустился на длинную скамью. И тут женщина заметила меня. Без тени страха или смущения она уставилась на меня удивленными глазами. Постепенно удивление в её взгляде уступило место любопытству, зятем радости.
Все это произошло за считанные секунды – так, по крайней мере, показалось мне.
– Я из десятой пятого, – выдавил я, едва ворочая языком, – вот, принес белье…
Она не ответила. Лишь сочные её губы раскрылись в широкой улыбке.
