В конце концов именно Августа намекнула, что им пора уезжать. Байрон, которому этого вовсе не хотелось, энергично махал платком, пока Августа не скрылась из виду, а потом, упав на сиденье рядом с женой, спросил, что она думает о другой А.
Томасу Муру он с гордостью сообщил, что Белл обнаружила «признаки беременности», но Аннабелла со своей стороны в тетради для заметок написала: «Мое сердце увяло, так что я даже забываю о еде».
Когда Байрон с Аннабеллой переехали на Пикадилли-Террас, 13, в дом, который они арендовали у герцогини Девонширской, у него было два жгучих стремления — отделаться от брачной жизни и найти деньги для поездки за границу. Во время медового месяца в письме к Хобхаузу Байрон просит его надавить на бездействующего мистера Хэнсона и описывает свои финансовые проблемы:
Ньюстед должен быть продан без проволочек… Мои долги едва ли составляют менее тридцати тысяч — шесть тысяч некоему мистеру Собриджу… далее еврейский долг, в котором проценты превышают занятую сумму, потом долг еще одному еврею… торговцам… тысяча шестьсот фунтов Ходжсону, а также необдуманные траты — тысяча фунтов «наглому Уэбстеру»… три тысячи Джорджу Ли… Ну и необходимые расходы — безделицы, шлюхи, скрипачи.
Приданое Аннабеллы оказалось скорее гипотетическим, чем реальным, так как основная часть наследства могла появиться лишь после смерти ее дяди лорда Уэнтуорта. Однако Байрон опасался, что упомянутый баронет будет жить вечно, как и виконт, хотя оба были в преклонном возрасте. Тысяча фунтов в год, семьсот для него и триста ей на булавки. Эти деньги едва покрывали расходы на аренду дома. Кроме того, были лошади, карета, кучер, многочисленные слуги, напитки, ложа в театре Друри-лейн, куда Аннабеллу не приглашали. Он начал одеваться во все черное, чтобы подчеркнуть свой сокрушенный дух и благородное происхождение. Когда в издательстве Джона Меррея он встретился с Вальтером Скоттом, тот был потрясен благородством Байрона и его меланхолическим настроением. Они обменялись подарками, хотя кинжал, оправленный в золото, который преподнес ему Скотт, едва ли стал подходящим подарком для человека, который держит шпагу и заряженный пистолет у постели, а на Флетчера была возложена почетная обязанность не допускать, чтобы хозяин ими воспользовался. В ответ Байрон подарил Скотту большую похоронную урну, оправленную в серебро и наполненную костями; на ней была выгравирована цитата из Ювенала.
