Всех, кроме моих сбившихся в кучу друзей.
Только их он милосердно обошел стороной и никого не тронул, наткнувшись на точно такое же упрямое, только более слабое сияние души заступившего ему дорогу полукровки.
Когда я увидела, что угрозы больше нет, то обессиленно рухнула, силясь загнать обратно свой воинственный Свет. Он был безжалостен и ко мне тоже. Ему были чужды сомнения. Поэтому он мстил мне огнем за недавнюю уступку Тьме и отказ от его сомнительной благости. Моя вторая ипостась тоже мучилась, корчась от его обжигающих прикосновений. Сгорала, как упавшая в огонь картина, в отчаянии билась внутри, умоляя прекратить эту пытку. Но лишь когда моя «светлая» частичка до конца истощилась… когда у нее совсем не осталось сил… лишь тогда Свет, наконец, угас и погрузил опустевшее кладбище в блаженную тишину. А я без сил упала на разогретую крышу, уже не думая, что творю.
Правда, напоследок еще успела почувствовать, как содрогнулись до основания стены склепа, и услышать, как кто‑то, с грохотом снеся толстую дверь, яростно взвыл:
— КТО ПОСМЕЛ ПРИЗВАТЬ СЮДА СВЕТ?!
Я стояла посреди пустоты и сквозь мутную пелену слез видела какие‑то неясные силуэты. Меня все еще шатало от слабости. Равновесие удавалось держать с трудом, но гибкий хвост оказался неожиданно полезен, когда уперся кончиком в стену и за что‑то там зацепился, не позволив мне упасть на колени.
Мое тело дымилось, словно его только что вынули из горящего дома. Обнаженные руки до самых плеч оказались покрыты кровавыми волдырями, а на почерневшие от ожогов ноги и вовсе было страшно смотреть. Моя красивая чешуя поблекла и кое — где даже оплавилась, словно ее жадно лизнул очищающий огонь. Лицо превратилось в застывшую от боли маску, дымящуюся точно так же, как и все остальное. Опаленные крылья бессильно обвисли, белоснежные локоны обгорели… я едва стояла, откуда‑то точно зная, что падать никак нельзя.
Моя «темная» ипостась всегда была сильной. И всегда упрямо стремилась жить. Она и сейчас, несмотря ни на что, не желала сдаваться, поэтому‑то и вернулась сюда за помощью. Она не забыла, как много в этом месте таилось жизненно необходимой ей силы. И довольно заурчала, подставив лицо прохладным волнам, чтобы вдоволь напиться этой сладостью и сполна насладиться каждым глотком.
Эта сила была мне хорошо знакома — уютная, легкая, родная… она впитывалась в меня, как влага — в растрескавшуюся от жара землю. Возвращала к жизни. Освежала. И бережно зализывала мои раны, незаметно забирая боль и даря взамен чувство поразительной защищенности, о которой я уже почти забыла. Она льнула ко мне так тесно, что обгорелые тряпки вскоре начали раздражать, и я сдернула их, избавляя от помех не терпящие тесноты крылья. Вдохнула полной грудью. Расправила плечи. А затем вскинула голову, позволив заново отросшим локонам в беспорядке рассыпаться по спине, и освобожденно выпрямилась.
