Наконец, в-четвертых, повышенное и очень серьезное внимание к древности реализовывалось в виде гигантского количества ссылок на древнюю мудрость и апелляций к соответствующим текстам в сочинениях на любую тему, от философии до сельского хозяйства или медицины, а также в спорах по любому поводу, включая дебаты на самые актуальные темы, в том числе и едва ли не в первую очередь при дворах правителей. В политических дебатах ссылка на прецедент была не столько украшением речи или свидетельством образованности, сколько чаще всего решающим аргументом. Аргумент считался тем более сильным и неопровержимым, чем большей древности был текст, откуда прецедент был почерпнут.
Стоит заметить, что стремление к изучению древних текстов с особой силой проявило себя с начала эпохи Хань, что нашло конкретное выражение в классическом труде ханьских придворных историографов «Шицзи» [132], о котором как о ценном историческом источнике уже шла речь в предшествующей главе. Теперь существенно обратить внимание на него как на эталон историописания, явившийся образцом для всей последующей китайской историографической традиции (выше Сыма Цяня в этом смысле не поднялся никто из его последователей вплоть до сегодняшнего дня). Уже по одной этой причине стоит сказать подробнее о методах работы и историософских принципах Сыма Цяня.
Он был первым, кто собрал и тщательно изучил практически все созданные до него древние тексты, включая и надписи на стелах и иных предметах. Частично это входило в его обязанности как придворного историографа. Но в основном он действовал по личной инициативе. Сыма Цянь поставил перед собой грандиозную и порой представляющуюся невыполнимой задачу: собрать воедино все многочисленные сочинения, включая варианты, тщательно их изучить и осмыслить, оценить собранные в них сведения, а затем изложить всю эту гигантскую массу конкретного материала в виде обобщающего капитального труда, некоей многотомной сводки исторического характера.
Речь вовсе не шла о хронике событий, что было бы сделать намного легче. «Шицзи» представляют собой многоплановое сочинение, в котором есть место и для хроникальной летописи, и для древних преданий, и для исторических очерков, и для трактатов на разные темы, и для биографий выдающихся лиц, и, наконец, для рассуждений самого историографа. В итоге труд Сыма Цяня оказался настолько заметным и значительным по объему и сложности поднятых проблем, что его переводчик на французский Э.Шаванн умер, не успев закончить перевода (было издано шесть томов), а в переводе на русский издано Р.В.Вяткиным пока что тоже лишь шесть томов из запланированных девяти. Но для уяснения сути дела и оценки труда Сыма Цяня важно даже не то, сколь много им было сделано. Важнее то, что этот труд стал в Китае своего рода нормой в смысле генеральных принципов осмысления истории и отношения к историческому процессу (подробнее см. [51]).
