Вспомнилось, что за несколько дней до встречи возле боскетов я случайно услышала разговор двух служанок. «Красавец-мальчишка этот обер-гофмаршалов внук», — сказала одна. «Да и ловок почище взрослого», — отозвалась другая. Обе они рассмеялись. Это был смех, неприличный для слуха принцессы. А значит, вышивальщицы (я разглядела их, выглянув из-за ширмы) оскорбили меня. Я понимала, что могу потребовать их наказания, но почему-то подозревала и даже знала, что это требование оскорбит меня еще больше. Правильно было просто забыть услышанное, и я почти преуспела в этой задаче, когда Казимир (какое злосчастное соединение обстоятельств!) выступил мне навстречу из-за боскетов.
Теперь, вернувшись ко двору, он так же, как и тогда, снял шляпу и склонился в глубоком поклоне. И глаза так же сияли. И было в них что-то загадочное. В этот день я сидела уже в большом кресле под балдахином. Бабушка тяжело заболела и около полугода не вставала с постели. По совету обер-гофмаршала вышел указ, объявляющий, что во время ее болезни в монаршем кресле сидеть буду я. Ни послы, ни советники не должны видеть трон пустым, объяснил мне Ансельм-Клаус. Одних это испугает, других развратит. Итак, я сидела под балдахином, а Казимир стоял передо мной, изогнувшись в галантнейшем из поклонов. Знает ли он, что выслали его из-за меня? После нашей встречи в саду придворные дамы, конечно, не преминули доложить бабушке о случившемся, и мне велено было прийти к ней. Когда я вошла, там был и обер-гофмаршал: благоухание его нежных духов заполняло всю комнату. «Что приключилось сегодня во время прогулки для размышлений?» — спросила бабушка. Обер-гофмаршал поднес ей табакерку, и она открылась с хрустальным звоном. Благоухание и тишина наполняли фисташковый кабинет. «Так что же произошло?» — слегка нахмурившись, спросила бабушка. «Мелкое недоразумение, — наконец нашлась я. — Казимир почему-то оказался возле боскетов, подошел ко мне и сказал дерзость». — «Вот как! И что же именно он сказал?» Я молчала. «Ансельм-Клаус, оставьте нас», — тихо сказала бабушка, и обер-гофмаршал, отвесив глубокий поклон, исчез. «Слушаю», — бабушка пристально посмотрела на меня из-под суровых бровей. «Я не могу повторить этих слов», — ответила я, с радостью и удивлением чувствуя, что говорю правду. «Хорошо, можешь идти. Казимир завтра покинет страну. Здесь ему дали слишком много воли. Когда дело касается внука, обер-гофмаршал забывается».
