Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время | страница 19
Но и «силы порядка» для осуществления своих целей нуждались именно в интеллигентных рабочих. Бытописатель рабочего класса А. К. Гастев, основываясь на своих петербургских впечатлениях, и подтверждая сообщение И.Арманд, писал, что не знает «безграмотных, невежественных провокаторов. Нет, это были пролетарские сливки» — активные участники революции: «они прошли горнило недавнего движения, они бывали в больших и малых «центрах», бывали на конференциях и съездах». Теперь же для них было характерно «сознание своего бессилия» и «моральное безразличие». Гастев выделял среди них два типа и соответственно два способа самооправдания. «Ты думаешь, люди не все одна сволочь? — заявляли одни. — И какая в сущности разница между нашим комитетом и участком? Тот же эгоизм. Еще там корректнее». Другие говорили, что от провокаторов бегут, как от зачумленных, между тем всюду в рабочей среде «рассеяны язвы большой и малой провокации»[56].
Что конкретно имелось в виду во втором случае? Речь шла прежде всего о восстановлении. расшатанного первой революцией старого фабрично-заводского уклада с характерной для него приниженностью рабочих и произволом администрации. В круг обязанностей привилегированного слоя, стоявшего над массой рабочих, но ниже инженерно-технического персонала, традиционно входили осведомительные функции: этого требовали от них и хозяева и полиция. Во время революции случалось, что мастера участвовали в забастовках, требуя освободить их от этих позорных, по общему мнению, обязанностей. Секретариат центрального бюро одесских профсоюзов заявил, что, если такие требования получат распространение, «рабочие будут видеть в мастере не шпиона или наушника, а старшего рабочего…»[57] Но поражение революции привело к тому, что и слой рангом ниже — подмастерья, которые раньше были «заодно с рабочими, считались сознательными, ходили на всякие собрания… теперь снова начальством стали, да еще хуже всякого другого»