Надя говорила это с таким увлечением, что сама спохватилась и замолчала. Суровцов стоял несколько смущённый.
— Помилуйте, Надежда Трофимовна, — сказал он, маскируясь своей обычной улыбкой. — Вы меня совершенно не по заслугам в Цицероны производите. Честное слово! Я такой ненаходчивый в большом обществе и так мало знаком с юридическими изворотами.
— Изворотов никаких не нужно, Анатолий Николаевич! — уверенно настаивала Надя. — Вы расскажете всю правду, и этого будет довольно… Разве недостаточно для суда одной правды?
— Д-да, если бы мы с вами судили, пожалуй. Или как судит Трофим Иваныч, батюшка ваш. А на суде нужно уметь сказать правду. Есть такие искусники, которым ничего не стоит белое сделать чёрным, а чёрное — белым. Подите, потягайтесь с ними!
— Нет, нет! — с нетерпением и твёрдостью сказала Надя. — Вы не должны отказываться от защиты, Анатолий Николаевич. Вы никогда не уверите меня, чтобы умный и благородный человек, да ещё профессор, — прибавила она с неожиданною весёлою улыбкою, — не сумел уличить лжеца во лжи и показать всем правду, которую он сам видит.
Суровцову сделалось просто весело от этой упрямой веры Нади в его силы. Словно какая-то давно забытая ребяческая резвость зашевелила его душу, и ему самому захотелось испытать свои силы на новом поле. Детская смелость и детская вера Нади очаровали его воображение. Мысль идти рука в руку с нею, с этим серьёзным, пламенным ребёнком, привела Суровцова в детский восторг. Задушевный план Нади будет теперь его планом. Он напряжёт все свои усилия, чтобы победить и бросить трофей к ногам этого прелестного ребёнка. Дело само по себе доброе, прекрасное; в жизни так редко случается делать добро!
Надя, внимательно смотревшая в глаза Суровцова в ожидании его решительного ответа, быстро заметила внутреннюю радость, внезапно охватившую сердце Суровцова.
— О, вы согласны! Я это вижу! — радостно вскричала она, протягивая ему свою маленькую руку.
— Я на всё, на всё согласен, — с счастливым смехом отвечал Суровцов, горячо пожимая протянутую ручку и несколько времени не выпуская её. — Я должен быть вашим рыцарем… Посылайте в огонь и в воду.
Надя, довольная, молча улыбаясь, ласково смотрела на него.
— Нет, не в огонь, — шутливо сказала она через минуту, обдумав что-то. — А мы пойдём с вами на пасеку.
— На пасеку?
— На пасеку, к Ивану Мелентьеву! Видите ли, я не хочу звать сюда Василия, чтобы не возбуждать никаких сплетен. Ведь его надо же расспросить обо всём подробно и научить, что надо делать. Папе они и без того надоели; он меня постоянно бранит за то, что ко мне ходят мужики и бабы.
