– Фи, какой грязный гадость! Конфуз, конфуз воняйт, господа! Позвольте, мы полагали, что ваша организация основана на принципах космополитизма! А что тут я вижу? Это же недорезанный фашизм, товарищи! Не ожидал. Мое профессион дэ фуа, то есть – исповедание веры, мое пуэнт д, онёр – как поняли, дело чести – не позволяйт! Лишают, так сказать, всякой возможности вступить на путь взаимовыгодного союза! Э-эх, голубы, и когда же до вас дойдет, как плохо гадить на свой собственный голова… – С горьким сожаление взглянув на Свеклотарова де Боннар поднялся.
– Вали, вали отсюда, козел вшиворогий! – процедил в след гостю Рамзес, – гнида американская! – саданув кулаком по столу, он резко качнулся, ножки стула с громким хрустом подломились, роняя лидера юных патриотов на декоративный асфальт. В тот же момент бдивший на балкончике амбал вскинул пистолет, выпустил пару пуль, сбивших плакат "Плюй в урну она твой друг". При этом сделал слишком резкий выпад, проломил бутафорский барьер и, роняя цветочные горшки, обрывая веревку с бельем, рухнул вниз непосредственно на распростертый среди обломков венского стула охраняемый объект. Сто двадцать кг чистого веса с высоты пяти метров! Что–то противно хрустнуло, заклокотало, ухнула в утробе амбала порвавшаяся струна. И тишина. В весеннем воздухе дворика задушевно разливались ласковые голоса: "…Дорогие москвичи, доброй ночи! Доброй ночи – вспоминайте нас…"
Альберт и Савватий молча стояли над грудой тел в черной коже. Лежавших живописно прикрывали голубые дамские панталоны и связка натуралистически заношенных носок, прикрепленных к опутавшей тела веревке деревянными прищепками. Голова стража была вывернута столь неестественно, что в переломе шейных позвонков сомневаться не приходилось. Из–под массивного тела охранника виднелись бледная скрюченная рука патриота, словно поднятая в традиционном приветствии "Хайль!" и пара развернутых по чарли–чаплински армейских ботинок. Свеклотаров напоминал цыпленка "табака", распростертого под чугунной плашкой.
– Готовы. Это проклятье Курмана, – скорбно молвил отец Савватий, сложил ладони и забормотал нечто подобающее случаю из духовной практики.
– Это урок истории. Шовинизм не пройдет! – вдохновенно изрек Альберт и огляделся, ища глазами иностранца. Де Боннара и след простыл, что можно было понять в сложившейся ситуации. Зато у киоска "Пиво–воды" появился личный секьюрити Пальцева Юран. На свободном от мыслей лице парня играл здоровый румянец, крепкие челюсти без устали молотили жвачку "Орбит".
