о «
я-действующем» и «
я-страдающем» относились именно к этой беседе, когда мой выбор должен был определиться не тем, кому я хочу понравиться в большей степени –
Толстяку или
Локке, а тем, что мне самому нужно на самом деле. А я действительно хотел разобраться в тех тревожащих событиях, что случились со мной за последние две недели.
Принимая сторону Локки, я навсегда терял возможность прикоснуться к магическому миру, каким я представлял его тогда. Выбрав же продолжение работы с Толстяком, Черногорцем и даже с Упырем, я сохранял шанс прорваться к тому загадочному миру магии, который так манил меня. И даже если это окажется очередной иллюзией и обернется новым разочарованием, я буду сожалеть лишь о своей глупости, но не о трусости.
Внезапно в мое сознание вторгся еще один довод – Кобра. И он оказался решающим. Преодолевая внутреннюю неловкость, я все же сказал Локке, найдя, как мне показалось, подходящие слова:
– Я продолжу занятия и сам разберусь во всем.
Локка горько покачал головой:
– Это был твой последний шанс. Никогда и ни в чем ты больше не разберешься. Ты будешь глубже и глубже погружаться в галлюцинации.
Под утро мне приснился жуткий сон. Я сидел на скамейке, и вдруг из леса вышел странный человек в черной одежде. Его руки были обрублены по локоть. Он поднял одну культю и направил ее прямо на меня. Она действовала как излучатель мощной энергии. Все мое тело завибрировало и загудело. Не было боли, но был какой-то мистический ужас. Я плавился, изменялся под действием исходящего из культи излучения. Между нами пробежала лошадь, впряженная в телегу. На этот момент вибрация и гудение прекратились – излучение экранировалось. Страшный колдун приближался. Я пытался вскочить и убежать, но ватное тело не поддавалось моей воле.
Я проснулся, страх все еще не отпускал меня. Резко открыв глаза, я увидел протиснувшегося в палатку одного из наших инструкторов, который вскоре стал нашим Инструктором. Когда через тринадцать лет Инструктор поручил мне написать книгу «обо всем», он запретил называть имена, заменив их кличками, а в отношении себя попросил не указывать даже клички.
Его лицо чем-то тревожило меня. Оно было одновременно и узнаваемым, и каким-то совершенно чужим. Казалось, что на него надета полупрозрачная, меняющаяся маска, и эта маска, как и Змей, сидела в моем сознании. Я помотал головой, и видение пропало. Остался только протиснувшийся в палатку человек.
