* * *
Зайдя по грудь, Поликарп Николаевич нырнул и замолотил ластами, чтобы побыстрей спрятаться от посторонних глаз и насладиться красотой подводного мира. Но побыстрей не получилось. Минут пятнадцать дорогущие итальянские ласты «Марес» вздымали пену и гнали волну, но затолкать водолаза под воду так и не сумели. Следующие пятнадцать минут ослабевший Поликарп Николаевич неподвижно лежал на животе и смотрел на недосягаемое дно, до которого было чуть больше метра. Собравшись с силами, он снова забил ластами, а потом снова залёг. После пятой попытки Поликарп Николаевич вскочил на ноги и судорожным движением содрал с себя маску вместе с трубой от заплечного баллона. Его лицо отдавало синевой.
– Карпуша, что случилось? – спросил с берега Капин папа.
– Воздух кончился, – ответил Поликарп Николаевич, жадно дыша. – Похоже, мало груза взял. Надо было шестнадцать кило, а я сэкономил, чтоб тащить меньше. Прямо не знаю, как теперь погружаться.
– Не переживай, Николаич, щас погрузишься! – успокоил его неугомонный сантехник, натягивая сапоги. – Я быстро. А ты пока воздуха побольше набери, чтоб мы тебя выловить успели.
Ерёмушкин исчез, но вскоре объявился, волоча за собой кусок ржавой трубы, замотанный в грязную тряпку.
– Это, чтоб костюм не поцарапать, – объяснил он. – А внутрь я болтов с гайками наложил: ровно шестнадцать кэгэ, или пуд по-научному.
Крякнув от натуги, Ерёмушкин сунул трубу в корзинку для крабов, болтавшуюся на водолазном костюме. От этого Поликарпа Николаевича немного согнуло, зато под воду он ушёл без единого всплеска, даже ласты не пригодились.
* * *
Капа, Жорик и Семякин тоже ныряли. В общем, это легко: главное, утопить попу. Ведь в сухопутной жизни она ничего хорошего не видит, а тут сразу – и солнце, и небо, и чайки! Из-за этой красоты попа всё время всплывает, как буёк. Чтобы перехитрить её умный Семякин зажимал пальцами нос и уши и с размаху садился на корточки. Но всё равно через пять секунд его переворачивало, и на поверхности рядом с Капиным и Егоркиным появлялся третий буёк, только размером побольше.
* * *
В отличие от других Ерёмушкин отдыхал медленно. Он задумчиво бродил по берегу в синей майке и чёрных трусах и буравил воду колючим глазом. Когда его звали окунуться, сантехник вздрагивал и невпопад отвечал: «Вас много, а я один!» Видно было, что его гложет мысль, но какая, никто не знал.
Наконец Ерёмушкина прорвало. Это случилось за обедом. С шумом отодвинув от себя миску с борщом, сантехник обвёл всех колючим взглядом и мрачно сказал:
