– В прошлом все. О детях надо думать, и мне, и тебе… – Элиза сказала, что Давид пригласил к обеду оберштурмбанфюрера Максимилиана фон Рабе:
– Я не хочу, чтобы дети его видели… – растерянно добавила женщина, – может быть, их на прогулку забрать? Мне надо подать обед, иначе Давид будет недоволен. Они не признаются, что вы встретились. Они о тебе спрашивали… – розовые губы дрожали.
Эстер посмотрела на хронометр:
– Приводи малышей через полчаса в Ботанический сад. В оранжереях есть детская группа. Моя няня их оставляла, тем годом. Скажешь Давиду, что… – Элиза закивала:
– Я знаю, мальчикам нравится. Только Маргариту они не возьмут, группа с трех лет. Придется ей дома побыть… – Эстер, на мгновение, обняла женщину:
– Она малышка, не запомнит немца. Иди, – она подтолкнула Элизу к дому, – одень их, для прогулки… – Элиза вела за собой Гамена. Эстер выбросила окурок в канал:
– Максимилиан фон Рабе. Не надо мне здесь оставаться. Он меня узнает, наверняка… – Эстер решила выпить кофе, в летнем кафе:
– Это если таблички не повесили… – женщина разозлилась:
– Пошли они к черту. На мне не написано, что я еврейка, а документов официанты пока не требуют… – она понимала, что не может увезти мальчиков из Голландии. Новая должность бывшего мужа, о которой ей сказала Элиза, предполагала близкие связи с оккупационными властями.
– Не зря его фон Рабе навещает… – горько поняла Эстер, – преодолел брезгливость… – она вскинула голову. О квартире у рынка Альберта Кейпа бывший муж не знал:
– Отправлю Теодора во Францию, – решила Эстер, – и перееду туда. Буду встречаться с Элизой и мальчиками в городе. Элиза меня не выдаст… – она вспомнила упрямый очерк ее подбородка:
– Дядя Виллем погиб, спасая еврея. Бедная, она родителей потеряла… – Эстер надо было зайти на почту, проверить, не поступало ли писем от дорогого друга, из Берлина:
– Вывезу мальчиков, – вздохнула она, – когда все успокоится. Маргариту бы забрать, но Элиза с ней не расстанется. Как я не расстанусь с Иосифом и Шмуэлем… – дети, вечером, ложились по обе стороны от нее. Сыновья зевали, держа ее за руки: «Мамочка, спой песенку…». Она тихо напевала американскую колыбельную, о красивых пони, или песню на ладино. Близнецы, спокойно, задремывали.
– Мальчики не похожи, на евреев, – Эстер остановилась, пропуская двух рабочих на велосипедах, по виду маляров. В плетеных корзинах лежали банки с краской и кисти:
– Обрезания им не делали… – она сжала руки, до боли:
