из моих волос). Папе было неважно, что мы с мамой и сестрой весьма
скептически относились ко всем этим «разработкам», он просто любил
узнавать что-то новое, и это был один из способов. В нашем доме вообще не
задавались такими вопросами как «Почему мы здесь?» или «Существует ли
Бог?», нас больше интересовало «Действительно ли существует такая зубная
щетка, с помощью которой можно одновременно чистить и зубы, и полость
рта?». Ну, во всяком случае, это интересовало папу, и он легко мог дать
ответ: «Ну да, безусловно! Вот, взгляни!».
«Вот, взгляни!» - эту фразу он с восхищением и предвкушением оворил
всякий раз, когда обнаруживал на крыльце новую коробку. В этом был весь
мой папа – он легко мог превратить любую ерунду в праздник, даже если
тебя это не интересовало.
- Смотри, - увлеченно рассказывал он, доставая из упаковки набор
вилок/карманный рекордер/кофемашину, которая не требовала постоянного
контроля, - это просто великолепная идея. Понимаешь, многие люди и
понятия не имеют, насколько это может облегчить жизнь!
Я знала, как нужно реагировать на это: выражение «Ого, ничего себе»
на лице и пара заинтересованных кивков. Кэролайн, королева драмы, даже не
пыталась прикинуться хоть немного обрадованной, она неизменно
закатывала глаза и спрашивала: «О боже, папа, почему ты покупаешь всю эту
ерунду?». А вот мама пыталась оставаться на «золотой середине» и старалась
привыкнуть к нашим новым вещам, например, к кофемашине. У нее все
хорошо получалось до тех пор, пока запах кофе не разбудил нас в три часа
ночи, потому что машина включилась, уловив волны от микроволновой печи
наших соседей. После этого, несмотря на все папины возражения,
кофемашина была с позором выдворена из кухни. Еще мама пыталась быть
терпеливой к новому навигатору, который папа установил в машине, ведь он
«предотвращал малейшую опасность аварии», хотя на самом деле навигатор
сводил ее с ума, предупреждая о поворотах и машинах на расстоянии
полуметра.
Когда папа умер, мы все реагировали по-разному. Кэролайн, казалось,
взяла на себя эмоциональную часть: сестра плакала так сильно, что из ее слез
можно было бы сделать небольшое озеро. Я сидела тихо, молчала, злилась и
отказывалась горевать, потому что это казалось тем, чего от меня хотели все
вокруг. А мама начала организовывать и упорядочивать все, что видела.
Через два дня после похорон она устроила генеральную уборку в доме.
